Ян Веннер - Великие интервью журнала Rolling Stone за 40 лет

Время данной жизни с ее свободой и возможностями обретает большое значение, действительно становится самым ценным временем; транжирить такое время жизни – великая трагедия. Поэтому мы сосредотачиваемся и размышляем о смерти и непостоянстве, пока мы ясно ощущаем, что наши драгоценные жизни с их свободой и возможностями могут быть потрачены впустую, если мы не занимаемся делом. В таком случае, поскольку через высшую мудрость можно достичь высшей свободы и даже возвышенного состояния Будды, вы получаете энергию, размышляя о непостоянстве и смерти. В противном случае, если осуществлять это в материалистическом контексте, то можно оказаться деморализованным. Ведь это было бы неправильно, да?

Что вы думаете об отношениях между религией и политикой?

– Думаю, что политика – это методика и способ служить обществу и вести общество. А что означает слово «религия»? В широком смысле религия – это сердечность. Вся человеческая деятельность движима сердечностью – сострадающим сердцем. Каждое человеческое действие может быть позитивным и может быть религиозным действием. Что касается политики, к сожалению, бытует мнение, что она безнравственна, что это просто ложь, запугивание, мошенничество. Это не настоящая политика. Это просто дикость. Даже религиозное учение, если оно проводится с мотивацией обмана, эксплуатации или владычества, точно так же безнравственно. На общем уровне на Западе религия означает веру в Бога-Творца, и с мотивацией служить Богу человек служит обществу и участвует в политике, служит человечеству или обществу морально и политически. В этом нет противоречия.

Значит, в диалоге о Церкви и государстве на Западе…

– А! Это другое. Церковь означает «религиозный институт». Конечно, он должен быть отделен от государства. Сочетание создает очень много трудностей. Дух демократии, конкуренции и соревнования, как в Соединенных Штатах, очень важен, поэтому если религиозные вожди стали бы участвовать в таких соревнованиях, то это породило бы трудности. Религиозные институты не должны участвовать в демократическом соревновании – только индивиды.

Обратимся к Тибету. Вы сказали, что тибетцы в основном больше радуются жизни и довольны ею, чем большинство из нас на Западе. Почему?

– Существует множество факторов. Прежде всего, Тибет населяет небольшая народность, поэтому, можно сказать, для них выжить не представляет особого труда. У кочевников много мяса, много сыра, много молока – и никаких проблем. Поэтому кажется, что они целый день могут лежать; потом, проголодавшись, они просто идут и убивают яка. Конечно, у них обширные пастбища и совсем нет границ, нигде. А еще есть земледельцы; вероятно, им приходится больше трудиться, но опять же, для небольшого населения земель хватает.

Далее. Тибет усвоил многое от буддистского учения: учение о карме, учение о перерождении и понятие природы страдания самсара [281]. Так что, независимо от того, насколько тяжела эта жизнь, мы все же очень уповаем на будущее. В повседневной жизни, по крайней мере, какая-то часть нашего сознания устремлена в отдаленное будущее, которое начнется в грядущей жизни. Поэтому когда вы сталкиваетесь с трудностями в этой жизни, то, поскольку ваш ум не сосредоточен исключительно на ней, они вас не волнуют – даже если случаются трагические события. Когда все ваше сознание и вся ваша надежда сосредоточены на чем-то в этой жизни, то – если что-то случается – вы гораздо больше беспокоитесь, чем мы, гораздо больше волнуетесь. Мы часто говорим в случае трагедии, что такова карма. Таким образом, мы не виним в этом других, но нам, по крайней мере, не так горько.

В 1998 году, когда вы получили премию «Грэмми» в номинации «Альбом года», вы сказали: «Мы не знали, что было с нами, когда мы делали это, но мы это делали». Эти слова удивили меня, как, возможно, и других. Это было интересно, потому что «Time Out of Mind» звучит как альбом, записанный с определенной целью и четкой позицией, с соответствующим настроением и содержанием. Был ли это, по сути, альбом, создание которого вы обдумывали заранее, или его внешняя логичность случайна?

– Так получилось, что я записывал куплеты, стихи и все такое, а потом, позднее, свел их вместе. У меня набралось много материала, целые завалы, и я подумал: «Ну, имея все это, может быть, попробовать записать». Мне повезло с Даниелем Лануа [282], я позвонил ему и показал многие песни. Я также ознакомил его с тем, как мне хотелось бы, чтобы песни звучали. По-моему, я проиграл ему несколько записей Слима Харпо [283], давнишних. Кажется, ему очень понравилось, и мы наметили место и время. Но время у меня было расписано – у меня его было в обрез, – поэтому запись «Time Out of Mind» у нас вышла такой. Немного грубоватой… Вернее, не грубоватой… Она была… В общем, нам повезло, что мы ее сделали.

Правда?

– Ну, я бы не стал говорить об этом как о чем-то, что мыслилось как законченный альбом. Несколько раз запись не получалась, и все расстраивались. Знаю, что я расстраивался. Знаю, что Лануа расстраивался… Я был крайне огорчен, потому что не мог добиться звучания песен в нужном мне темпе.

Разве вы не думаете, что песня вроде «Cold Irons Bound», бесспорно, имеет драйв?

– Да, в ней есть настоящий драйв, но он даже не близок к тому, чего я хотел бы. Я доволен тем, что мы сделали. Но были вещи, которые мне пришлось выбросить… Я чувствовал, что ритмы были одни и те же. Это была скорее вязкая, шаманская вещь, в чем так искусен Лануа.

Думаю, именно поэтому говорят, что альбом «Time Out of Mind» несколько мрачен и навевает дурные предчувствия: потому что мы заключены в «одном измерении» в звуке. Говорят, что эта запись имеет отношение к смерти – почему-то к моей смерти! (Смеется.) Ну, она не имеет отношения к моей смерти. Возможно, просто к смерти вообще. Ведь она то, что нас всех объединяет, не так ли?.. Знаете, я по-настоящему не уверен, почему людям кажется, что «Time Out of Mind» – это мрачная картина. По-моему, в ней нет ничего мрачного. Она не похожа на «Ад» Данте или что-то такое. Она не рисует гоблинов и бандитов и гротескных тварей, ничего такого.

На последней стадии работы над альбомом вас поразила серьезная болезнь сердца, и вам пришлось лечь в клинику. Вы говорили, что болезнь причиняла вам боль и это вас изнуряло. Она изменила ваш взгляд на жизнь?

– Нет, не изменила! Нельзя ведь сказать: «Ну, вы оказались не в том месте не в то время». Даже такое оправдание не работает. И я как будто бы ничему не научился. Если бы я мог сказать, что я с пользой провел время, или, знаете ли, чему-то очень хорошо на учился, или у меня были какие-то откровения. Но я не могу сказать ничего такого. Я просто лежал, а потом выжидал, когда ко мне вернутся силы.