Абрам Рейтблат - Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

Недавно он воротился в Париж, расставшись уже с тою, с которою бежал отсюда. – Колержи, узнав о приезде Голынского, опять возобновил свои требования на 10 тысяч франков или сатисфакции на пистолетах. Вероятно зная уже трусость Голынского, а иначе он бы наверное на это не решился, будучи точно таким же подлецом, как и тот. Голынский как денег не отдал, так не принял и картели Колержи. Дней пять или шесть назад Колержи встретил Голынского в цирке и, начав свои объяснения выговорами, кончил их кулаками – и они подрались, но их тут скоро разняли, и они разошлись. Колержи на другой день опять прислал к Голынскому вызов на дуэль и опять получил от него отказ. Голынский бежал к Киселеву (исполнявшему тогда обязанности русского посла в Париже. – А.Р. ) и [Я.Н.] Толстому, прося их защиты от Колержи, но и тот, и другой отвечали, что они не могут вступаться в это дело и пусть он дерется с Колержи или жалуется префекту полиции. – Голынский избрал последнее и пожаловался. А между тем, покудова префект не взял еще надлежащих мер, третьего дни сошлись эти оба молодца на улице у какой-то отели и тот же час начали драку, и так, что разбили друг друга в кровь. Валялись в драке по улице, как кабачные герои. В этом благородном бою победа осталась на стороне Греции. Колержи отвалял ляха так, что Голынский лежит теперь в постели <���…>. Колержи видели вчера в цирке с большим шрамом на лбу и хромающего. Надобно иметь польский деревянный лоб, чтоб после такой мерзкой истории показываться в публичном месте. И этих подлецов считают здесь русскими!

Когда они дрались у отели, собралось много народу, но никто не думал их разнимать и все со смехом смотрели на этот спектакль. Некоторые же в толпе говорили с насмешкою: “Это русские дворяне”» (ОР ГРМ. Ф. 4. № 8. Л. 136 об. – 138). Речь здесь идет о проживавшем в Петербурге греческом уроженце, таганрогском купце, миллионере Егоре Колержи (1805 —?), который в ноябре 1843 г. был «во исполнение высочайшего его императорского повеления <���…> выслан за границу без возврата» (РГИА. Ф. 1286. Оп. 8 – 1843. Д. 701). Его двоюродным братом был Иван Эммануилович Калержи (1814–1863), женатый на Марии Федоровне Калержи (урожд. Нессельроде; 1823–1873). О ком из многочисленных представителей рода Голынских идет речь у Греча и Толстого, точно установить не удалось. Возможно, имеются в виду Александр (Ян-Иоахим) Викентьевич (1816–1893) и Стефан Викентьевич (1815–1878) Голынские, которые в 1839 г. за 800 000 рублей продали принадлежавшие им заводы в Калужской губернии и в 1840 г. уехали за рубеж. Правда, младший Голынский в 1845 г. уехал в Америку и не мог быть героем этой истории, но Ф. Толстой мог спутать братьев. Через несколько лет Александр вернулся во Францию, сблизился с А. Герценом и в 1849 г. был вместе с ним выслан из Франции.

4на месте преступления ( фр .).

Любезнейший Булгарин!

Благодарю тебя за письмо и за статью 1. Я думаю, что статью пропустят, ибо в ней нет ничего предосудительного. Только не знаю, как вечером поймать М[усина-]П[ушкина] 2, если Фрейганг заартачится, а послать в ценсуру в рукописи, значит обречь ее на запрещение. Я рад, что мне не вымарали ничего в статье о твоих Воспоминаниях 3, которые, скажу тебе искренне, принесли мне большое удовольствие. – Статью о Париже нечего посылать к мин[истру] ф[инансов]. Она совершенно противна политическим правилам и позволена быть не может. Кажется, прошло время монополии московских пьяниц и обманщиков, которых защищает г. Савин 4и которые на выставках показывали одно, а публике продавали иное. Только то не хорошо, что изменения в тарифе последовали летом, среди навигации, когда многие купцы уже заплатили пошлину по прежнему тарифу. Многие оттого совершенно разорились.

Ты и Алеша ошибаетесь, думая, будто бы я запретил ему ехать в Мадеру. Я не запрещал, а высказал свое мнение, что в благорастворении Германии, на водах Эмса, которым я обязан двукратным спасением жизни, можно попробовать вылечиться, а Мадера должна быть употреблена в крайности. Да и по силам ли будет предпринять плавание с семьею по океану? Англичанам – это дело иное. Впрочем, я предоставил все это на его волю и спорить и прекословить не стану. А вот что худо. В Риге скотина Тимм, в намерении задержать их дома, выдумал привить Кате 5оспу, чем задержал их в [нрзб.] время лишнюю неделю на севере, на песчаном берегу поганого штранда 6, тогда как бы они провели эти дни на Рейне. Наделают глупостей в Риге, а там хватайся за Мадеру.

Я работаю над «Пчелою» охотно и легко; только иногда бывает очень скучно и грустно, особенно когда дело зайдет о птицах, как говорят немцы, von Vögeln 7. – Hinc illae lacrimae 8. Я был у Мальвины Беренс, но дом, где она живет, – женский монастырь. Там услаждали жизнь намазанною деревянным маслом морковью, заменяющею католический godemichet 9. Появление существа в брюках приводит всех в страх и смущение, и я выбрался как можно скорее. Да и что за глазоебничанье: выпишу сюда свою Désirée из Rue Pigalle 10, давай отводить душу и прочее. Вот если б французы походили на своих самок, я бы не стал бранить их, а то вообрази 34 миллиона Моннеронов, Кулонов, Сен-Тома, Сен-Жюльенов 11, Плюшаров и т. п. Желал бы я очень, чтоб ты пожил с этими канальями. Тогда бы ты увидел, что они такое.

Вчера был у меня Ольхин и осведомлялся, как «Пчела» поведет себя к Академической газете, если он возьмет ее на откуп. Я отвечал, что Академия нам не делала ничего, кроме пакостей, но что мы ссориться с газетою не будем, не будем даже упоминать о ней (ибо горький опыт научил нас, что брань «Пчелы» обращает внимание публики на негодные издания) и постараемся, чтобы она скончалась своею смертию от глупости своих редакторов. Он перепугался и начал уверять, что лучше возьмет «Пчелу». На это отвечал я ему, что не могу ничего решить без тебя и что по приезде твоем мы поговорим.

Наконец Уваров граф. Не отвалится ли эта пиявица? Графское достоинство дано еще гофмейстерине Барановой 12с детьми. Говорили и о Перовском, но это не подтверждается 13. Врали выдумали в день свадьбы 14, будто пришло известие о смерти короля Виртембергского 15, и переполошили всю публику: дома очень полная иллюминация, которая была великолепнее, нежели когда-нибудь.

Я там не был pour ne pas faire de mauvaises rencontres 16.

Сию минуту получил Академическую газету. Шихматову и Мусину-Пушкину дали Александра, а Комовскому 173-ю Владимира 18.

Прощай! Несут корректуру.

Твой Греч .

Кланяйся всем твоим.

Покровский 19пил 10 дней и воскрес.

РГАЛИ. Ф. 1231. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 19–20.

1Речь идет, по-видимому, о статье «Ливонские письма. II» (СП. 1846. 9 – 11 июля).

2 Мусин-Пушкин Михаил Николаевич (1795–1862) – попечитель Петербургского учебного округа и глава Петербургского цензурного комитета (1845–1856).