Николай Мордвинов - Дневники

Театр обрадовался, получив пьесу «Второе дыхание», и обрадовался потому, что пьеса скроена хорошо, роли выписаны профессионально. И действительно: Союз писателей пьесу хвалит, газеты печатают отрывки из нее, репертком пропустил, Комитет разрешил ее к работе, командование захлебывается от похвал… Чего же еще надо?

Конечно, надо смотреть самому. Но, право же, и в голову не придет усомниться, имея такие рекомендации.

В свое время, сомневаясь кое в каких положениях, я предлагал уничтожить мелкие погрешности в быту Бакланова и дать ему возможность ошибиться крупно, а после осознать свою ошибку, тогда бы, по-моему, отпало многое из того, что ему сейчас инкриминируется. Но товарищи не разделили моих сомнений. А если существовала такая общая уверенность в пьесе, то как мог я не усомниться в правильности своих суждений?

Я — гражданин Советского Союза, я хочу быть действительно ответственным за дело, которому отдал все силы и способности, хочу отвечать по самым высоким требованиям, но не считаю правильным отвечать за то, за что я отвечать не могу… Ни в какой другой отрасли, никому не придет в голову заставлять одного специалиста делать дело другого. Конструктор самолета не будет отвечать за конструкцию мотора, он просто подберет себе нужную. Почему же это возможно в деле наиболее деликатном и тонком?!

Ответственность и ответственность…

28/II

Где-то Бояджиев сказал, что спектакль «Отелло» обмельчен сниженной задачей. Яго играет мелкое злодейство, Отелло — любовь и мнимую измену Дездемоны.

Положим, Яго играет не злодейство, а ревность, если следовать терминологии Бояджиева, что же касается Отелло… не знаю.

Знаю одно, что «категории» играть нельзя.

Отелло любит не категорию, а любит именно Дездемону.

Именно измена Дездемоны приводит Отелло к анализу и обобщению, и тем они яростнее, чем более любима Дездемона.

Станиславский говорит о маленьких правдах, о том, что они необходимы, как бы масштабна роль ни была.

Следуя же совету Бояджиева, и душить нужно было бы не Дездемону, а зло.

Нет, Дездемону, как носительницу зла. Я буду думать о Дездемоне.

Сила протеста, ярость постижения не станут меньше, если говорить о жене, любви, измене ее, Дездемоны, а не любви, измене как какой-то категории.

28/II

…Противновато все-таки ждать, когда и какая пьеса поступит и будет ли в ней тебе роль.

Вот Ю.А. утверждает, что я романтический актер, что актеры такого профиля редки, а дождись-ка рольни по профилю.

Как хотелось бы сыграть 2–3 хорошие советские роли, но «вдруг» в портфеле театра появилась кипа переводных пьес, а в репертуарном плане — возможность включения такой пьесы, и в эту щель мутным потоком хлынул весь этот сброд, смыв все следы пышных речей о современной тематике.

Это:

Идеальные жены.

Домашний очаг.

Гость к обеду.

Убийство мистера Паркера.

Манон Леско (робко притулилась здесь же).

7/III

Производственное совещание по «Одному городу».

После основательной трепки, заданной Гераге и мне, я выступил примерно со следующими словами:

— Не могу не говорить, и поэтому говорю…

Уже много было сказано в разное время, потому сейчас буду говорить о том лишь, о чем можно говорить, не повторяясь…

Ну вот наклеил я усы и оптимизм «внедрил»… Все говорят — лучше стало… А по-моему, хуже… Привычнее — да. Знакомее — да. Лучше — нет. Нет и нет.

Петросян [226] Петросян Абрам Аркадьевич (р. 1913) — актер, заслуженный артист Армянской ССР. В 1942–1971 годах работал в Театре имени Моссовета. Дублировал Б. Ю. Оленина в роли Яго. даже узнал кого-то в этом новом… Возможно, что и узнал. Но я-то считаю, что он узнал — знакомое… Что же касается меня, то мне, признаться, нехорошо…

Поймите вы, что вся сила исполнения была бы в том, что зритель видел бы не некоего секретаря, а меня, тебя, вас. Я глубоко уверен, что пьеса от этого могла выиграть неизмеримо. Для этого я, вы должны были выйти на сцену, сохранив все наши качества. Я хотел видеть именно наших людей, со всеми присущими им чертами. Пусть это был бы эксперимент, но эксперимент благородный, за это можно было драться.

— Но ты не партийный!

— А разве партийность по клееным усам определяется? Вот Михайлов начал шамкать, обклеившись со всех сторон волосами, — разве от этого он стал более современным и более архитектором? А разве архитектором Михайлов не мог быть?

Герагу обложили ватой со всех сторон и решили, что он теперь «не городничий».

Костомолоцкий [227] Костомолоцкий Александр Иосифович (1897–1971) — актер. В 1943–1971 годах работал в Театре имени Моссовета. Играл острохарактерные эпизодические роли, наиболее заметной среди которых стала роль Дирижера во второй редакции спектакля «Маскарад». , если следовать этим рецептам, лучше всех нас понял современность. Как он изумился, когда Ю.А. снял с него парик: «А разве такие редакторы бывают?» — воскликнул он. То есть редактор таким, каков Костомолоцкий, быть не может! Абсурд!

А я хотел говорить обо всем том, о чем говорится в роли, именно от себя, от такого, каким я являюсь перед вами каждый день, я хотел выйти на сцену без всего привычного для театра и литературы антуража. Цель законная, увлекательная. И я это доказал на репетициях, которые предшествовали правке.

Сегодня же я все время слышу о том, «как» играть.

А неблагополучно в разделе «что».

Если следовать совету Оленина, то пьеса будет об одном и, к слову, не о том, о чем писал автор; если пойти за Петросяном, пьеса будет о другом. Чьи же соображения прикажете считать руководящими?

13/III

Мне предлагают найти типичное, окрасить исполнение «профпривычками». А какие они у Ленина?

Дзержинского?

Кирова?

Жданова?

Сталина?

Какие это разные характеры во всем, кроме, правда, одного и самого существенного — целевой, партийной направленности… Что же, у меня ее нет?! Я хочу жить этими большими мыслями, а не какой-то случайной характерностью, которая при всей своей «знакомости» не есть «типичное» в том высоком смысле, какой я хотел придать работе.

Что же касается переделок, то повторяю: сколько людей, столько и мнений — старая истина. Больше того, нет ни одного произведения в мировой литературе, в котором бы не хотелось кому-то что-то переделать.

Возьмите любую классическую вещь. Сколько каждый театр при постановке марает текста?! И при этом каждый марает разное…

Возьмите «Отелло»: по тексту вы не найдете двух одинаковых спектаклей.

Не то меня удивляет у нас в театре, что пьесы у нас в последнее время не получаются, а то удивляет, как это у нас не понимают, что делать искусство чужим сердцем нельзя, не получится.

Не попасть в точку надо стремиться, а говорить своим сердцем надо, и если ты советски настроенный человек, то и ошибка твоя будет только оттого, что твои средства изображения, значит, недостаточно отточены.