Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Мол, как же это так: вечером 20-го был в прекрасной форме, а через сутки началась агония?..

Воля ваша, уважаемые, но странно всё это.

Странно!!

Странно и то, что в последние свои месяцы Владимир Ильич стал избегать врачей и крайне неохотно подвергал себя исследованиям и манипуляциям, что подтвердил тот же профессор Авербах в своей речи в больнице им. Гельмгольца.

К предпоследнему и последнему дням жизни Ленина мы ещё вернёмся, а сейчас – дополнительная информация к размышлению…

Психиатр Виктор Петрович Осипов (1871–1947), с 1915 года начальник кафедры Военно-медицинской академии в Петрограде, с 1929 года – директор Государственного института мозга им. Бехтерева, в первый раз увидел Ленина в мае 1923 года, когда Владимир Ильич находился в очень тяжёлом состоянии. Был он в Горках и в период последнего серьёзного обострения состояния Ленина в июне-июле 1923 года, и позднее.

Осипов тоже отмечает, что после этого обострения состояние Ленина всё более улучшалось, он начал самостоятельно подниматься по лестнице и сходить с неё, восстанавливалась речь, способность к чтению…

Правда, по словам Осипова, некоторое ухудшение началось со второй половины октября 1923 года – были случаи кратковременной, на 15–20 секунд, потери сознания. Однако как раз 18 октября Ленин попросил отвезти его во Москву… Точнее, сам направился в гараж, сел в машину и настоял на поездке.

Он проехал в автомобиле по Кремлю, зашёл в квартиру, заглянул в свой кабинет, в Совнарком, потом захотел проехать по улицами Москвы. Вернувшись в Кремль, разобрал свои тетрадки, отобрал себе три тома Гегеля из библиотеки, и на другой день стал торопить с возвращением в Горки. Считается, что он прощался с Москвой, но вряд ли это было так. В очередной раз он перебарывал болезнь и не терял надежды хоть на недолго вернуться к делам.

Участник лечения Ленина в 1923—24 годах фельдшер Рукавишников свидетельствует, что успехи Владимира Ильича летом 1923 года в восстановлении речи были настолько большими, что все, находившиеся около него, верили в то, что летом 1924 года он уже будет свободно говорить.

Профессор Розанов, находясь в отпуске, получил от Марии Ильиничны „совершенно успокоительное“ письмо, где говорилось о том, что дежурства врачей не нужны, что Ленин усиленно занимается восстановлением речи и его даже приходится удерживать от занятий.

Медсестру Таисию Белякову летом отправили на отдых в Крым – она, конечно, измоталась в ночных дежурствах. Вернувшись осенью, Белякова обнаружила в облике Ленина разительные перемены. Он похорошел, окреп. Встретил Таисию улыбкой, повёл на кухню, вынул из буфета белый хлеб, масло, варенье, поставил перед ней и стал угощать.

Подобные мелкие детали не выдумываются, так что это так и было. И та же Белякова пишет: „Мы, повседневно общавшиеся с Владимиром Ильичом, надеялись, что его железная воля, упорство, неиссякаемая энергия и любовь к жизни победят недуг“…

Слова „любовь к жизни“ не дань красивой фразе – Белякова перед этим написала о том, как Крупская читала Ленину рассказ Джека Лондона „Любовь к жизни“, и Ленин слушал его с глубоким сосредоточением.

29 ноября 1923 года к Ленину в Горки приезжали старые знакомцы ещё со времён эмиграции – Иван Иванович Скворцов-Степанов (1870–1928) и Иосиф Аронович Пятницкий (1882–1938). (Пятницкий, правда, настойчиво датирует этот визит концом октября).

Описание дня с Лениным у Пятницкого явно не носит апокрифического характера, тем более что этот день не мог не врезаться в память и душу.

Ленин вышел к гостям сам, улыбаясь, блестя глазами… Слушал внимательно рассказ Скворцова о ходе выборов в Московский Совет, делал замечания „своим единственным словом, которым он хорошо владел: „вот-вот“…“

Когда Пятницкий стал говорить о своей работе в Исполкоме Коминтерна, Ленин был не очень внимателен, слушая рассказ об итальянской секции, об английской… Такая реакция была понятна – Европа разочаровывала.

Но когда Пятницкий перешёл к положению в Германии, где наблюдался рост активности масс, Владимир Ильич „оживился и слушал очень внимательно“. Пятницкий вспоминал: „Во время моего рассказа о Германии он не отводил глаз от меня. Движением головы и своим „вот-вот“ он выразил свой живейший интерес к событиям в Германии…“

И это тоже было понятно – Германия была постоянной надеждой Ленина, да и реально русской Октябрьской революции 1917 года решающим образом помогла именно германская Ноябрьская революция 1918 года.

„Мы ушли от Владимира Ильича, – заключал Пятницкий, – в полной уверенности, что скоро-скоро Ильич вернётся к работе. Возвращаясь обратно из Горок, мы ещё говорили между собой, что когда Ильич вернётся к работе, надо будет настоять, чтобы он не так много работал, как до болезни“ [1496].

Сам Ленин, похоже, думал так же…

Сотрудник его личной охраны Александр Бельмас – 24-летний бывший батрак, а с 1922 года чекист, вспоминал, что ЦК Английской компартии осенью 1923 года прислал Ленину красивую автоматическую электроколяску, но когда Ленину её показали, он отрицательно качнул головой, отстранил фельдшера, опираясь на палку, самостоятельно прошёлся по залу и, улыбаясь, сел за стол.

Такие детали тоже ведь не выдумывают!

„Мы были поражены и страшно обрадованы, – писал Бельмас. – Среди нас, окружающих, сложилось твёрдое мнение, что Владимир Ильич к следующему, 1924 году будет здоров. Врачи советовали отправить Ленина в Крым. Весной 1924 года, думали мы, вывезем его в Крым, там хороший климат, подлечится наш Ильич и снова станет у руля управления“ [1497].

Не встал…

Но что этому помешало – болезнь, или злой умысел?

Кого-то в Москве, и таких было большинство, лишь радовали вести о выздоровлении Ленина – ведь те же Пятницкий и Скворцов рот на замке не держали, да и к чему?

Но кто-то таким вестям не только не радовался, а, напротив, выслушивая их, тревожился за своё будущее положение в случае возврата Ленина к работе… То, что часть „верхов“ РКП(б) злоумышляла против здоровья Ленина можно считать почти бесспорным.

А против его жизни?

Ну, об этом мы ещё поговорим…

Помянутый выше рассказ Лондона „Любовь к жизни“ Крупская читала Ленину, как оказалось, за два дня до его смерти.

В её воспоминаниях это описано так:

„…Сильная очень вещь. Через снежную пустыню… пробирается к пристани умирающий с голоду больной человек. Слабеют у него силы, он не идёт уж, а ползёт, а рядом с ним ползёт тоже умирающий от голода волк, идёт между ними борьба, человек побеждает – полумёртвый, полубезумный добирается до цели. Ильичу рассказ этот понравился чрезвычайно. На другой день просил читать рассказы Лондона дальше. Но у Лондона сильные вещи перемешиваются с чрезвычайно слабыми. Следующий рассказ попал совсем другого типа – пропитанный буржуазной моралью: какой-то капитан обещал владельцу корабля, нагруженного хлебом, выгодно сбыть его; он жертвует жизнью, чтобы только сдержать своё слово. Засмеялся Ильич и махнул рукой…“ [1498]