Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Ленин до последнего дня сохранил, как видим, и ясность мысли, и психологию не просто борца, но – пролетарского борца.

Одним из наиболее ругательных слов было для него слово „филистер“ (по-немецки „Philister“ – человек с узким обывательским кругозором и ханжеским поведением)… Ряд его старых товарищей, включая Зиновьева, Каменева, Бухарина, с начала 20-х годов всё более превращались в советских филистеров, а для Ленина обыватель – как фигура общественная, всегда был злейшим врагом, потому что психология обывателя – это психология буржуа…

Почти весь 1923 год прошёл для Ленина в некотором смысле наедине с собой. Он слышал и понимал услышанное, потом мог уже и читать, однако активного общения был лишён – речь всё ещё ему не подчинялась. С другой стороны, времени для размышлений теперь была прорва, и он не мог не думать, думать, думать…

Крупская пишет [1499], что летом 1923 года он часто спрашивал то об одном, то о другом товарище, посылал справиться по телефону… Спрашивал о Потресове, Аксельроде, Станиславе Вольском, Богданове… Это всё были имена из его давнего революционного прошлого, все – его оппоненты… А Потресов и Аксельрод, с которыми начинали партию и „Искру“, вообще стали врагами, белоэмигрантами… Тем не менее он и о них, как видим, думал, вспоминал…

Возможно – спорил с ними…

Думал он и о Мартове. Когда был уже тяжело болен, но ещё мог говорить, однажды грустно сказал Крупской: „Вот и Мартов, говорят, умирает“ [1500].

Мартов умирал в Берлине. Он так и не примирился ни с Советской властью, образовавшейся не „по Мартову“, ни с творцом этой власти – своим старинным другом, с которым они начинали тогда, когда не было партии, а были только первые кружки.

В Горках, в 1923 году, Владимир Ильич спросил о Мартове опять. Мартов тогда уже умер, и Крупская, знавшая о смерти Мартова, о которой Ленину не говорили, сделала вид, что не поняла. На следующий день он спустился в библиотеку и, отыскав эмигрантскую газету с некрологом Мартова, укоризненно показал её Надежде Константиновне.

К слову, кто-то ведь эту газету в подшивку сунул…

И ещё, надо полагать, думал он о чете Лафаргов…

Ленин знал обоих – Поля Лафарга и его жену Лауру – дочь Маркса… В 1909 году Ленин с Крупской ездили к ним в гости в местечко Драйвель, верстах в 25 от Парижа, на велосипедах…

Лафаргу, другу и соратнику Маркса, основателю Рабочей партии Франции, было тогда 67 лет, его жене – 64…

Ленин и Поль Лафарг завели беседу о философии, Крупскую Лаура увела гулять по парку. Когда женщины вернулись, Лаура, глядя на мужа, сказала: „Скоро он докажет, насколько искренни его философские убеждения“, и супруги как-то странно переглянулись.

„Смысл этих слов и этого взгляда, – писала Крупская, – я поняла, когда узнала в 1911 году о смерти Лафаргов. Они умерли, как атеисты, покончив с собой, потому что пришла старость и ушли силы, необходимые для борьбы“.

Лафарги покончили с собой в самом конце ноября, и эта смерть произвела на сорокалетнего Ленина сильное впечатление. 3 декабря 1911 года он от имени РСДРП выступал на похоронах Лафаргов. Крупской он сказал тогда: „Если не можешь больше для партии работать, надо уметь посмотреть правде в глаза и умереть так, как Лафарги“ [1501].

Теперь, когда он не мог работать для партии, он не мог не вспоминать собственных давних слов, взвешивая – не стоило ли тогда, когда он ещё полностью владел своим телом, поступить так, как поступили Лафарги?

Но вряд ли он жалел о том, что не имел при себе яд и не воспользовался им. Лафарги в 1911 году оставались наедине с собой, а он давно себе не принадлежал, и стрелять надо было до последнего патрона, не оставляя себе даже одного…

В литературе есть сведения о том, что Ленин ещё в 1922 году, находясь в тяжёлом состоянии, просил через Крупскую Сталина принести ему яд. Этот сюжет мы ещё разберём, но сразу скажу, что не верится в то, что Ленин последовал бы примеру Лафаргов.

Ведь он не мог не понимать, что нужен партии и обязан делать дело до тех пор, пока в состоянии делать хоть что-то …

Сознавал ли он своё величие – хотя бы под конец жизни?

Пожалуй, да…

О чём он думал в дни, когда его мысль – вне сомнений, по-прежнему гениальная, оказалась прочно заключённой в его мозгу без возможности вырваться на волю, к людям?

Пожалуй, думал о том, что, заболевая, главное сказать успел…

К примеру, в статье „Как нам реорганизовать Рабкрин“ есть место, которое в реальном масштабе времени вполне выражало суть того, что имело для дальнейшей судьбы России Ленина первостепенное значение.

Собственно, этими словами Ленин свою статью закончил:

„В нашей Советской республике социальный строй основан на сотрудничестве двух классов: рабочих и крестьян, к которому теперь допущены на известных условиях и „нэпманы“, то есть буржуазия. Если возникнут серьёзные классовые разногласия между этими классами, тогда раскол будет неизбежен, но в нашем социальном строе не заложены с необходимостью основания неизбежности такого раскола.

И главная задача нашего ЦК и ЦКК, как и нашей партии в целом, состоит в том, чтобы внимательно следить за обстоятельствами, из которых может вытечь раскол, и предупреждать их.

Ибо в последнем счёте судьба нашей республики будет зависеть от того, пойдёт ли крестьянская масса с рабочим классом, сохраняя верность союзу с ним, или она даст „нэпманам“, то есть новой буржуазии, разъединить себя с рабочими, расколоть себя с ними.

Чем яснее мы будем видеть перед собою этот двоякий исход, чем яснее его будут понимать все наши рабочие и крестьяне, тем больше шансов на то, что нам удастся избегнуть раскола, который был бы губителен для Советской республики“ [1502].

Верный вывод из сказанного Лениным сделал – из числа высших вождей – лишь Сталин. Троцкисты тянули к расколу „слева“, бухаринцы – „справа“, но и те, и те, раскалывали трудовые массы города и села. Только Сталин вырабатывал общую – генеральную линию партии.

Верный – то есть, тот же, что и Сталин, вывод сделали также партийная масса и низовые партийные работники – большевистское „унтер-офицерство“. Совместно утвердившись в этом выводе, они – Сталин и партия, отбросили с дороги к русскому социализму всех „вождей“, тянувших к расколу. Отбросили всех этих троцких, бухариных, зиновьевых, каменевых, рыковых, радеков и прочих…

Кого – раньше, кого – позже, но отбросили.

И в 1923 году Ленин в Горках думал, вне сомнений, и об этом… О том, то есть, что и без него партия, им созданная в начале века и им же пересозданная после Октября, сумеет пойти по тому пути, на который все годы Советской власти направлял партию и Россию он.

Но это – не всё!