Николай Эпштейн - Хоккейные истории и откровения Семёныча

— Раз был случай, ехали по Москве в эпштейиовской «Волге», — начал для затравки Юрий Яковлевич. — Николай Семёнович за рулем и супруга его Любовь Николаевна рядом. Выезжаем с улицы Горького на Манежную площадь, чтобы дальше на площадь Дзержинского проехать, в те годы Манежная была совсем иной и транспортный поток по ней шел непрерывно. Вдруг Эпштейн тормозит прямо в центре площади, выходит из машины и поднимает с асфальта женскую косынку. Мы ему: «Николай Семёныч, да ты что, садись за руль, машины же кругом, движение мы тормозим, задавит еще кто–нибудь не ровен час». А он: «Да как же так, вот кто–то косынку обронил».

Возле музея Ленина Семёныч затормозил, вылез и повесил косынку на ближайший столб: «кто–то если хватится, то, может быть, найдет, а?». Комментарии, как говорится, излишни…

Особенность мой работы в «Химике» состояла в том, что в команде уделялось большое внимание психологической устойчивости. К травмам относились, как к неизбежности профессии, но делу поправимому. Хотя, конечно, в команде высшей лиги травмы случаются часто, играть приходится «через не могу», тренировочные нагрузки весьма высоки, подготовительный режим интенсивен, и не все игроки оказываются готовыми к такому повороту событий. И психологическая устойчивость, подразумевающая знание того, как отдохнуть после игры, приобретает весьма большое значение.

А физиологическое восстановление — это массаж, водный режим, питание. И в «Химике» все это обеспечивалось. Относительно, конечно. Например, рацион питания отвечал требуемым нормативам где–то процентов на пятьдесят по простой причине: «Химик» не имел для этого финансовых возможностей. Летом, конечно, выручали фрукты, но в целом питаться по научным рекомендациям не удавалось. Считалось хорошим восстановлением, когда давали какую–нибудь рыбу красную, икры граммов по пятьдесят, курицу.

Безусловно, во время заграничных турне кормили лучше, был больше выбор фруктов, соков, больше чистого натурального, хорошо приготовленного мяса, в то время как у нас было больше бифштексов, котлет. Пить нам чаще давали компоты из сухофруктов. Можно сказать, что в плане еды дело обстояло хорошо, но не самым лучшим образом. Я как–то стал пропагандировать, что полезно есть больше овощей, в том числе, зеленого горошка. Были такие консервы. Из Болгарии к нам в Союз их поставляли. Так Николай Семёнович, чтобы мой авторитет поддержать, сам на глазах всей команды банки четыре этого горошка чуть ли не зараз слопал.

Любопытно, что долгие годы в «Химике» врачом работала женщина Антонина Леонтьевна Калинина, и это был единственный пример, когда в мужской команде высшей лиги (как, впрочем, и других лиг) врачом была представительница прекрасного пола. Идея эта тоже принадлежала Эпштейну, а когда я его спросил однажды, как она пришла ему в голову, то он и сам ответить на этот вопрос не смог. «Не помню, знаешь ли, но было отлично, и ребята ее крепко уважали», — ответил он на мой вопрос. Эпштейн мне все время говорил: «Приходи в команду, будете работать вместе». Я же особо не рвался, меня моя работа устраивала, работал я в Воскресенске врачом–психотерапевтом, и это обстоятельство, как ни парадоксально, и привело меня в «Химик».

Основной вратарь команды В. Зубарев получил травму уха и стал непроизвольно при броске по воротам садиться — боялся повторной травмы, страх у него появился. Его направили ко мне, и мы с ним довольно быстро этот психологический барьер преодолели. Потом впал в реактивное состояние Трухачев, у него появилась боязнь поездок, перелетов, доходило до истерик. Мне удалось помочь ему тоже, затем помог я должным образом настраиваться на игры защитнику Мише Жарову, и вот так потихоньку стал входить в дела команды.

Но на ставку идти не хотелось, хотя и стал я что–то делать в команде, например, рассказывать о правильной системе питания, необходимости соблюдения распорядка дня. Однажды с одной из моих рекомендаций казус вышел: сказал я Эпштейну, что с возрастом игроки должны больше и усерднее тренироваться. Николай Семёнович эту рекомендацию воспринял в буквальном смысле, всех молодых посадил за бортик, а ветеранов — Морозова, Никитина, Сапелкина, Козина, Ляпкина стал гонять до седьмого пота. А молодежь сидела за бортиком и все это дело наблюдала. Между тем предстояла игра со «Спартаком», которая для «Химика» многое решала, и мне ветераны сказали примерно так: «Ну, Яковлевич, если мы проиграем, выдернем тебе все волосы из бороды и вообще… Не жить тебе». К счастью, выиграли в тот раз у «Спартака», остался я жить.

А другой раз помню случай с тем же «Спартаком», который характеризует Семёныча как хорошего психолога. Игра складывалась неудачно для «Химика», после первого периода проигрывали, и входит в раздевалку Эпштейн: «Ну, что, чудаки, носы повесили? Вот послушайте лучше великого поэта». И давай на память стихи Сергея Есенина читать. Вова Смагин мне с таким удивлением шепчет: «Яковлевич, чего это он, а?». Я ему: «Ты сиди, слушай…». Ребята слушают и вроде даже задремали. Приходит помощник судьи и говорит, что перерыв кончился, пора на лед. А Семёныч так сам увлекся, что ему: «Да иди ты…». Потом спохватился: «Ну, все, пора, пора на лед, что вы сюда приехали, стихи что ли слушать?». И выиграл же тот матч «Химик», вот в чем вся штука!

Надо сказать, что Эпштейн был человеком весьма любознательным, много читал и обо всем рассказывал игрокам, порой удивлял своей эрудицией. И еще в нем всегда жило чувство справедливости. Помню, были мы в Свердловске. Проезжали мимо Ипатьевского дома, Семёныч вдруг говорит: «Вот ведь, убили людей, а теперь, как достопримечательность это место показывают. Людей в чем виноватых–то? Они ведь и правили, может, не по своей воле. Вот помяни мое слово, не пройдет и пары лет, как все это уничтожат. Сотрут с лица земли, переделают». Как говорил, так и вышло…

Эпштейн грубым словом никого никогда не обижал, если иногда и матерился, то беззлобно, не оскорбляя людей. Мог, конечно, построжить, не без того, но в целом был человеком справедливым и зря нервы никому не мотал. Не было в команде таких игроков, чтобы на него кто–то сильно обижался. Не было. Потому, что удивительно деликатный и чуткий человек наш Семёныч.

Однажды, году в восьмидесятом или чуть раньше, мне позвонил мой старый товарищ, хоккейный обозреватель ТАСС Владимир Дворцов и сообщил, что написал вместе с писателем 3. Юрьевым сценарий к фильму на хоккейную тему: «Такая жесткая игра — хоккей». И предложил выступить консультантом на съемках картины. Я согласился, до этого ни разу не приходилось быть в такой роли, а кроме того, было интересно посмотреть вблизи на актеров, узнать хотя бы в общих чертах, как действует «кинокухня».