Черубина де Габриак - Исповедь

Эх, надеть бы мне четки, как бусы,
Вместо черного — пестрый платок,
Да вот ты такой нежный и русый,
А глаза — василек.

Ты своею душой голубиной
Навсегда затворился в скиту, —
Я же выросла дикой рябиной,
Вся по осени в алом цвету…

Да уж, видно, судьба с тобой рядом
Свечи теплить, акафисты петь,
Класть поклоны с опущенным взглядом,
Да цыганскою кровью гореть.

Если сказано слово о крови,
От него уж нельзя убежать, —
Нам, пожалуй, с тобою не внове
Убивать.

Ты считать не желаешь, не можешь,
Что такое пролитая кровь…
Убивать приходилось мне тоже,
Только я убивала любовь.

И не даром же черное пламя
Нас скрутило, связало вдвоем.
Нет, не страшно встречаться глазами.
Что ж, когда мы убьем?

Ненужные стихи, ненужная тетрадь,
Души, больной души слепое отраженье, —
Бесплодные мечты хотела я сдержать,
Запечатлеть виденья…

Но разве так должны входить мы в этот храм,
Где чаша вечная с нетленным Божьим словом,
И разве для того, чтоб причаститься там,
Не надо стать готовым?

Поэта светлый долг — как рыцаря обет;
Как латы рыцаря горит служенье наше,
И подвиг восприяв ценою долгих лет,
Придем мы к вечной Чаше.

Я душу подняла, как факел смоляной,
Но ветер налетел и пламя рвет на части…
Я Господа зову, идем к нему со мной.
Наш путь в Господней власти.

Казалось тебе — за высокой оградой
Цветущий весенний сад…
Ты раньше не знал такого сада?
Ведь это ад!

Листья на деревьях — черны как уголь,
Вода в канавах — горький яд…
В этом саду потеряешь друга,
Изорвешь о камни брачный наряд.

А на черном дереве — серая птица
Поет о том, что вечен закат,
О том, что милый любимый рыцарь
Не возвратится назад.

За высокой оградой о радостном чуде
Глупые люди зря говорят…
Но здесь никогда ничего не будет, —
Здесь только ад!

Ты не уйдешь от прожитой любви.
Сожги ее, забудь,
вступи на новый путь
и встречу юности напрасной назови, —

но все равно она придет и скажет
твои забытые слова…
И снова здесь… И снова не мертва
стоит на третьей страже

прошедшая любовь…
Он спит давно в могиле…
Но вас не позабыли,
и ваши имена чужими слиты вновь…

И вижу я: в осеннем черном небе,
как синий уголек, зажглась одна звезда.
А здесь, в воде холодного пруда
на смерть подстреленный, крылами
плещет лебедь.

Как разобрать мне знаки
судьбы моей.
Черные выросли маки
в саду моем…

Он поднялся, убитый,
и зовет, зовет;
всем убитым и забытым
наступил черед…

Все встают, дрожа и плача,
и зовут, зовут…
Понимаю я, что значит
Страшный суд.

И теперь страданье Ваше
стало для меня
раскаленной полной чашей
горького огня…

Только бы не пахли маки
в саду моем,
только бы прочесть мне знаки
судьбы моей.

Да, целовала и знала
Губ твоих сладкий след,
Губы губам отдавала,
Греха тут нет.

От поцелуев губы
Только алей и нежней.
Зачем же были так грубы
Слова обо мне.

Погас уж четыре года
Огонь твоих серых глаз.
Слаще вина и меда
Был нашей встречи час.

Помнишь, сквозь снег над порталом
Готической розы цветок.
Как я тебя обижала,
Как ты поверить не мог.

И первое в пути — глубокий водоем…
Нагнись, душа, гонимая тоской,
там, на земле, была ль такой
в обличии своем?

Твой образ ангельский, на что он стал похож?
На нем оттиснули тяжелую печать
убийство зло и ложь
и жадное желанье ощущать.

Искала ты себя во всех, всегда, везде.
И все прошло, как сон,
И только облик твой в воде
отображен.

Прозрачное и черное стекло.
Смотри, какими стали сны,
смотри, как в них отражены
убийство ложь и зло.

Опять, как в письме, повторяю я то же,
звучащее в сердце моем,
что в гибких стихах, в переливной их дрожи
я вижу хрусталь с серебром.

Мы в жизни с тобою друг друга не знаем,
как призрак остался мне ты.
В хрустальную чашу с серебряным краем
хочу я поставить цветы,

хочу, чтобы нить золотая меж нами
могла воплотится на миг.
Пусть в чаше стихов тебе светится пламя
невидимых черных гвоздик.

Был синий вечер в небе,
Был черный профиль строг,
И в рыжих косах гребень
Придерживал цветок.

И сердце все до края
Открылось в этот час,
Горел, не отгорая,
Лиловый пламень глаз.

Я помню непокорный
Ресниц крылатый взмах,
И шали шелк узорный
На матовых плечах.

И легкий след сандалий
На розовом песке…
Как пальцы задрожали,
Прильнув к твоей руке…

Но ты сказала слово,
И это слово «Нет».
От глаз твоих лиловых
Остался в сердце след.

Так в вечер темно-синий
Я начала союз
С мучительной богиней
Из хора светлых Муз.

Где Херувим, свое мне давший имя,
мой знак прошедших дней?
Каких фиалковых полей
касаешься крылами ты своими?

И в чьих глазах
опять зажег ты пламя,
и в чьих руках
дрожит тобой развернутое знамя?

И голосом твоим
чьи говорят уста, спаленные отравой?
Кого теперь, кого ведешь ты славой,
скажи мне, Херувим?

И чья душа идет путем знакомым
мучительной игры?
Ведь это ты зажег у стен Содома
последние костры.

Ты не вытянешь полным ведра,
Будешь ждать, но вода не нальется.
А когда-то белей серебра
Ты поила водой из колодца.

Чтобы днем не соскучилась ты,
Для твоей, для девичей забавы,
Расцветали у края цветы,
Вырастали душистые травы.