Том Сегев - Симон Визенталь. Жизнь и легенды

Все это время Визенталь не переставал следить за родственниками Эйхмана. Через несколько недель после публикации сообщения о том, что Эйхман находится в Кувейте, Визенталь сообщил послу Саару о ходе своего расследования и упомянул, что все расходы на поездки оплачивает из собственного кармана. Возместить ему их он не просил, но написал, что по своему опыту знает: «когда такие расследования связаны с многочисленными поездками, они прекращаются».

В ноябре 1959 года Саар вернулся из поездки в Израиль и написал Визенталю, что «имел беседы по вопросу об Эйхмане» и «наши люди сказали мне, что очень ценят вашу помощь», а также сообщил Визенталю (как партнеру, на которого можно положиться) один из самых важных израильских секретов, а именно что, по имеющейся в Израиле информации, семья Эйхмана проживает в Аргентине. Его жена, писал Саар, утверждает, что ее муж умер, и даже вышла замуж за какого-то другого немца, но все указывает на то, что брак фиктивный и его цель – сбить врагов с толку. Визенталя это не могло не озадачить: ведь он сообщил об этом уже много лет назад. Тем не менее тот факт, что посол посвятил его в столь важную государственную тайну, ему польстил. (Кстати, впоследствии оказалось, что информация посла была неточной: ни за кого другого Вера Эйхман в действительности замуж не выходила.)

Визенталь составил очень подробный отчет о членах семьи Эйхмана, где указал даты их рождений, свадеб, смертей и т. д. (эта информация требовалась, чтобы опознать Эйхмана с абсолютной точностью), и в декабре посол сообщил ему, что в Израиле отчет произвел большое впечатление. Кроме того, Саар переслал Визенталю присланный из Израиля длинный список дополнительных вопросов об Эйхмане и попросил его на них ответить.

Надеясь, что Эйхман будет скоро найден и арестован, Визенталь съездил во Франкфурт. Он хотел удостовериться, что прокуратуры ФРГ и Австрии будут действовать в этом плане согласованно.

Через несколько месяцев после этого, в феврале 1960 года, Визенталю стало известно, что умер отец Эйхмана. Об этом он опять узнал из траурного объявления, опубликованного членами семьи, и под новым объявлением тоже стояла подпись Веры Эйхман. Визенталь послал на похороны двух знакомых газетных фоторепортеров, и теперь у него были снимки членов семьи Эйхмана, включая его брата Отто, который был на Адольфа очень похож. Визенталь сообщил об этом Саару. «Шансов, что это приведет к успеху, – писал он, – почти нет, но делать эту рутинную работу все равно надо, чтобы потом у нас не было причины упрекать себя в бездействии».

Фотографии были переданы в Моссад, и Цви Аарони – один из израильских агентов, принимавших участие в операции по захвату Эйхмана, – впоследствии говорил, что взял эти фотографии с собой в Буэнос-Айрес; они помогли ему удостовериться, что Клемент – это действительно Эйхман. Харэль, правда, в отличие от Аарони, попытался значение этих фотографий преуменьшить. «Никто из-за них особо не разволновался», – пишет он. Однако что касается Визенталя, то он «разволновался» очень сильно. Становилось ясным: что-то происходит, и он к этому причастен. Несколько раз к нему приходили два моссадовца (Харэль подтверждает, что эти визиты имели место, и говорит, что их целью было, помимо всего прочего, убедиться, что Эйхман – это «Рикардо Клемент»). Эти визиты, а также присланные Сааром вопросы (как и то, что Саар ему рассказал) свидетельствовали о том, что его мечта должна была вот-вот осуществиться – через пятнадцать лет после того, как он начал Эйхмана искать.

Теперь Визенталю предстояло самое трудное испытание: сохранить все это в тайне. Однако молчать ему было очень трудно (в том числе и потому, что имя Тувьи Фридмана получило широкую известность), и в конце января 1960 года он чуть было не проговорился. В письме друзьям из мемориала «Яд-Вашем» он с пренебрежением отозвался о сенсационных сообщениях Фридмана и добавил: «Часть расследования проходит сейчас через меня, и в это замешаны правительства двух стран, но говорить об этом на бумаге я, само собой разумеется, не могу». «Надвигаются определенные события, о которых я не хочу говорить в письме подробно, – писал он в марте уже самому Фридману. – Могу только заверить тебя, что дело это не забросил и в некоторых отношениях продвинулся гораздо дальше тех инстанций, которые ищут его [Эйхмана] официальным образом».

Вечером 11 мая 1960 года человек, которого соседи называли Рикардо Клементом, возвращался домой с работы. Он жил в одном из предместий Буэнос-Айреса, на улице Гарибальди. На углу его поджидали две машины. Когда он к ним приблизился, фары одной из них зажглись и ослепили его, после чего к нему подбежали двое мужчин, повалили на землю и затолкали во вторую машину. Все это заняло несколько секунд. Ему заткнули рот кляпом, связали руки и ноги, надели на глаза черные очки, положили на пол машины и накрыли одеялом, но усыплять не стали: врач, которого они взяли с собой, предупредил, что неосторожное применение наркоза может его убить.

Когда минут через сорок пять его привезли на тайную квартиру, снятую специально для этой цели, и спросили, как его зовут, он попытался вначале называть фальшивые имена, но в конце концов осознал, что это не имеет смысла, и признался, что он – Адольф Эйхман. Он сказал, что сразу понял, что его похитили израильтяне, заявил, что знает иврит, и ко всеобщему удивлению процитировал в оригинале первый стих еврейского священного писания («В начале сотворил Бог небо и землю»), а затем начало молитвы «Шма Исраэль». Через несколько дней он подписал заявление, что согласен предстать перед судом в Израиле, его одели в форму израильского стюарда, снабдили соответствующими документами, накачали наркотиками и посадили на прилетевший спецрейсом самолет компании «Эль-Аль», стоявший в международном аэропорту. Этот самолет привез израильскую делегацию, которая должна была принять участие в праздновании стопятидесятой годовщины независимости Аргентины.

Сейчас уже известно, что в Аргентине было много людей, знакомых с Эйхманом лично и знавших, под каким именем он от своих преследователей скрывался; известно, что имя Рикардо Клемент появилось в телефонной книге Буэнос-Айреса еще в 1952 году; известно, что Эйхман общался с бывшими нацистами, а одному из них даже продиктовал свои воспоминания. Таким образом, многие знакомые могли его выдать, и логично предположить, что если бы ЦРУ, западногерманская разведка или Моссад придавали поиску Эйхмана более важное значение, то могли бы его найти. Тот факт, что они этого не сделали, свидетельствует о том, что в пятидесятые годы ни одно государство в мире еще не относилось к Холокосту с должной серьезностью.