Александр Панов - Искры революции

Суд окончился. Слушатели направились к выходу. Арестованных повели. Вера с криком «Миша!» бросилась к барьеру. Часовой остановил ее. Она беспомощно села. Зал опустел.

— Кто вы? — услышала Вера. Возле нее стоял защитник, выступавший на суде.

— Я… я… жена Гузакова Михаила.

— Как же я не знал об этом?

— Вот прочитайте и помогите мне.

Вера подала прошение, в котором просила суд разрешить ей, гражданской жене Гузакова, обвенчаться с Михаилом и жить с ним, где бы он ни был.

— Я передам ваше заявление, а вы завтра обратитесь к начальнику тюрьмы. Вам разрешат свидание, — предложил защитник и любезно проводил Веру из зала суда.

Гузакова возвратили в ту же камеру. Его неотступно терзала одна мысль: почему приговор вынесли не всем. Что затевают жандармы? Об этом он немедленно сообщил связным через тюремные стены. Получил ответ друга «Выясню. Ка…».

Прошла мучительная ночь. Днем неожиданно позвали:

— Гузаков! На свидание.

— Кто же это мог добиться свидания? — размышлял Михаил, пока вели его в особую комнату.

— Миша!

— Вера!

Они бросились друг к другу в объятия. Михаил тотчас почувствовал за воротом бумажку.

— Нельзя, нельзя, госпожа, так близко подходить, — предупредил надзиратель. — Присядьте вот здесь и говорите только о личных делах.

— Миша! Меня пустили на суд, как твою гражданскую жену. Я подала заявление, чтобы нас обвенчали. Ты согласен?

— Верочка, милая! Согласен!

— Я буду добиваться, чтобы сделали это как можно скорее.

— А я буду ждать, дорогая.

— Я пойду за тобой хоть куда! И что бы с тобой ни случилось, буду всю жизнь тебе верна.

— Спасибо, милая. Я ценю это, но надо ли жертвовать собой ради меня?

— Не говори так, Миша. Ради тебя я готова хоть в петлю!

— Что ты, что ты, Верочка!

Михаил мог допустить мысль о своей смерти, но о смерти Веры… никогда.

Молодые, красивые, смелые, они оба готовы жертвовать своей жизнью ради друга.

— Свидание окончено! — проскрипел надзиратель.

Михаила терзало нетерпение, тело жгла бумажка, лежавшая за воротом. Но надзиратель торчал у волчка. Наконец в волчке появился желтый свет, надзиратель ушел. Пора. Михаил вынул бумажку и торопливо прочитал:

«Прокурор затевает второй суд, передает дело в военный Казанский окружной суд. Обвиняют тебя во всех грехах — в захвате оружия, динамита, денег и прочего. Крепись. В этом ты не виноват. Ждем Петруську с друзьями, которые хлопочут о тебе. Будь здоров. Ваш «великий конспиратор».

У Михаила заблестели глаза. «Петруська с друзьями готовятся вырвать меня из тюрьмы. Успеете ли, дорогие мои?» — мысленно спрашивал Михаил. — «Крепись. В этом не виноват». Значит, отрицать. Постараюсь.

Гузаков разжевал и выплюнул бумажку в парашу.

Вера много дней добивалась разрешения на венчание с Михаилом. Наконец разрешение дали, но на свидание не пустили, позволили только передать записку. Она написала:

«Милый Миша! Наконец-то добилась разрешения на венчание. Оно назначено на 24 мая. Я приду к тебе в том наряде, который тебе больше всего нравился и в котором я сфотографировалась. Крепко целую тебя. Вера».

Михаил впервые безутешно заплакал. Пока Вера добивалась разрешения, Михаила судили второй раз и приговорили к смерти.

Слезы текли на записку любимой. Звякнули кандалы. Михаил с силой ударил кулаком в стену. Где-то хлопнула дверь, раздался крик, послышались частые удары, грохнула параша, провизжали ржавые затворы. Возня. Еще раз хлопнула железная дверь, со скрежетом замкнулись замки и снова мертвая тишина.

Только стены по всей тюрьме передавали:

— В камере смертников Гузаков Михаил, Лаптев Василий, Кузнецов Дмитрий, Литвинцев, Артамонов… В красном корпусе братья осужденных Павел, Петр Гузаковы. Поддержите их… в нашей камере никто не спит. Следите и вы.

В коридорах снуют солдаты. Надзиратели суют дула револьверов в волчки. Тюрьма притаилась. Слышится робкий стук сверху.

— Та, та та… та. Видим на улице, прилегающей к тюрьме, усиленные посты часовых. У тюремной конторы — скопление жандармов. Вероятно, этой ночью будет казнь.

— Та-та-та! Ту-ту-ту! — Заговорили стены, — этой ночью казнь. Скоро 12. Следите.

Тюрьма ожила: «Ш-ш-ш-тише, слушайте все…» И снова мертвая тишина.

Вдруг в этой жуткой тишине раздался отдаленный лязг цепей:

— Ведут, ведут! — вновь заговорили стены. — Ведут, ведут! — передавали друг другу заключенные.

Сколько глаз в этот миг напряженно вглядывались в темноту майской ночи?! Сколько ушей прильнуло к стенам и волчкам железных дверей в казармах?! Сколько сердец замерло в ожидании самого гнусного преступления — казни людей, боровшихся за свободу?!

Узкие окна не пропускали мутного света, подслеповатые лампы в камерах и электрические «солнца» во дворе погашены чьей-то трусливой рукой. В этой страшной темноте в последний путь мимо корпусов шли честные, свободолюбивые люди.

— Миша! Это ты? — раздался голос с верхнего этажа.

— Нет, я — Артаманов! — ответил сдавленный голос, заглушенный топотом ног и лязгом кандалов.

— Прощай, товарищ, прощай! — покатилось от корпуса к корпусу.

Лязг кандалов, сдавленный крик и топот ног стихли за корпусом в первой части тюремного двора, прилегающего к базарной щепной площади.

…Гнетущая тишина. Минуты тянутся часами. Опять глухо звякнули кандалы.

— Миша, это ты?! — вновь спросил знакомый голос сверху.

— Павел, это я. Не волнуйся. Я спокоен. Умирать вовсе не страшно. Прощай!

— Прощай, товарищ Гузаков! — ответило множество голосов со второго этажа красного корпуса.

— Миша, Миша!! Слышишь ли ты меня?!! — истерически кричал мальчишеский голос с нижнего этажа.

— Слышу, Петя! Не волнуйся! Передай матери, брату и сестрам, что я умираю спокойно. Передай привет симцам! Брат, продолжай борьбу за рабочее дело! Прощайте, товарищи!

— Прощай, Миша! Прощай, Гузаков! Прощай, товарищ! Проща-а-ай! — слилось в единый мощный голос тюрьмы, замкнувшей сотни людей в каменных мешках.

— Вы жертвою пали в борьбе роковой… — запели заключенные, сотрясая стены казематов. — …Любви беззаветной к народу, вы отдали все, что могли, за него, за жизнь его, честь и свободу…»

Гузаков твердой поступью вошел на эшафот.

— Гузаков сам накинул себе петлю! — кричали наблюдатели.

Через тридцать тягчайших минут около красного корпуса показались движущиеся тени.

— Палач, палач! — кричали с верхнего этажа. Какая-то фигура заметалась из стороны в сторону.

А из камер неслось за пределы тюрьмы:

Гремели железные двери. Гудели тюремные стены.

Наступил долгожданный день для Веры — 24 мая 1908 года. Сегодня она станет женой Миши и пойдет с ним хоть на край света.