Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Между 23 и 27 июля никаких записей в изданном дневнике нет, а между тем в это время состоялась завязка ее будущего романа с Полем.

24 июля графиня Музэй представляет Марии Башкирцевой известного депутата Поля де Кассаньяка (Полное его имя было Поль-Адольф-Мария-Проспер Гранье де Кассаньяк). Муся в восторге от «высокого, сильного, с вздернутым носом и закрученными кверху усами, очень черными и очень густыми волосами, со смуглой кожей, живым взглядом, истинного гасконца по жестам, акценту и храбрости», прозванного «д’Артаньяном пера».

Он также честолюбив, как и Мария, только он уже достиг высот, а у нее пока все впереди, в мечтах. Графиня Музэй говорит даже его другу Блану, постоянному секунданту на его дуэлях, что нет в мире двух людей более похожих, чем Мария и Поль. В первый же день Муся рассказывает Кассаньяку о своем дневнике. Он вспоминает, как в девятнадцать лет поклялся себе, что станет знаменитым и что при одном упоминании его имени люди будут приходить в неописуемое волнение.

Он в восторге от Марии, от ее ума.

«— Позвольте сказать, что вы очаровательны!

— Это меня очень удивляет, месье, потому что с новыми знакомыми я чувствую себя, как с новыми преподавателями пения. Я всегда боюсь, что они подумают, будто у меня нет голоса!» (Неизданное, запись от 24 июля 1876 года.)

На следующий день они вместе завтракают у графини Музэй. Мария, как всегда, вся в белом и в туфельках из красного шелка. Графиня Музэй намекает ей после завтрака, что Кассаньяк навряд ли полюбит Мусю, потому что он человек для всех, но флирт, отмечает графиня, флирт, скорее всего, будет.

Что можно успеть за два дня знакомства? Скоропостижному роману Марии Башкирцевой с Полем де Кассаньяком, на сей раз, помешал только их отъезд в Россию, куда они отбыли через Берлин 26 июля.

В Берлине она ходит по музеям, таская за собой тетю, которой в музеях скучно. Она десятками покупает себе книги, а тетя в ужасе хватается за голову:

— Как! И здесь уже библиотека!

Куда бы она ни приехала, первым делом у нее в комнате образуется библиотека, без книг она просто не может. Чтение, пока она серьезно не предалась живописи, остается главным ее занятием.

Сам же Берлин, разумеется, ей не нравится;

«Ничего не может быть печальнее этого Берлина! Город носит печать простоты, но простоты безобразной, неуклюжей. Все эти бесчисленные памятники, загромождающие улицы, мосты и сады скверно расположены и имеют какой-то глупый вид». (Запись от 30 июля 1876 года.)

На границе с Россией они расстаются с тетей, обе плача навзрыд, тетя боится из-за процесса ехать на родину и остается на чужбине. На другой стороне ее встречает дядя Степан, брат ее матери и тети Надин. Опасения на счет таможни были напрасны, ее приняли как принцессу, даже не досматривали. Чиновники, вопреки ожиданию, изящны и замечательны вежливы. Как-то странно теперь об этом читать. «Здесь простой жандарм лучше офицера во Франции, — записывает она. — И потом, все так хорошо устроено, все так вежливы, в самой манере держать себя у каждого русского столько сердечности, доброты, искренности, что сердце радуется».

Останавливаются они в знаменитом отеле «Демут», где любил живать еще Пушкин. Здесь в Петербурге живут их знакомые по Ницце, Сапожниковы, и несколько дней она проведет с Ниной и ее двумя дочерьми, Ольгой и Марией. Разъезжая в карете, они поют, веселятся и представляют себе, что они в Ницце.

Увидев портрет великого князя Владимира, она вдруг понимает, что герцог Гамильтон это не предел мечтаний, есть красота более совершенная и приятная. И они с сестрами Сапожниковыми, восхищенные как институтки, по очереди целуют портрет великого князя в губы.

Но сам Петербург ей не очень нравится. «Петербург — гадость, мостовые — невозможные для столицы, трясет на них нестерпимо; Зимний дворец — казармы, Большой театр — тоже; соборы роскошны, но не складны и плохо передают мысль художника». (Запись от 6 августа 1876 года).

Впрочем, вспомним, нравился ли ей вообще поначалу хоть один город! Пробудь в Петербурге подольше, может быть, мы прочитали бы еще об одном ее романе и другие, поэтические строки о северной Пальмире.

Но Москва ей нравится с первого взгляда, потому что она не похожа ни на что, прежде виденное. «Москва — самый обширный город во всей Европе по занимаемому им пространству; это старинный город, вымощенный большими неправильными камнями, с неправильными улицам и: то понимаешься, то спускаешься, на каждом шагу повороты, а по бокам — высокие, хотя и одноэтажные дома, с широкими окнами. Избыток пространства здесь такая обыкновенная вещь, что на нее не обращают внимания и не знают, что такое нагромождение одного этажа на другой». (Запись от 12 августа 1876 года.)

В Москве подают телячью котлету таких размеров, что она будто целый цыпленок, а блюдце с икрой представляет всего полпорции, которой в Италии хватило бы на четверых. Дядя Степан ходит за ней по пятам и все время спрашивает, не хочет ли она поесть, что ее утомляет.

Наконец они приезжают на родину в Полтавскую губернию. Она попадает сразу же в совершенно другую атмосферу, все ее родственники и знакомые — люди уважаемые, богатые. Отец, Константин Башкирцев, — предводитель полтавского дворянства. На станцию приехал ее встречать брат Павел, который теперь живет с отцом, позже к ним присоединился дядя Александр Бабанин, последним ее встретил отец, примчавшийся на тройке князя Михаила Эристова, пасынка своей сестры княгини Эристовой; с ними прибыл и Паша Горпитченко, Мусин кузен.

«Э. совершенный фат, страшно забавный и смешной, низко кланяющийся, в панталонах, втрое шире обыкновенных, и в воротничке, доходящем до ушей. Другого называют Пашей; фамилия его слишком замысловатая (Горпитченко — авт.). Это сильный и здоровый малый, с каштановыми волосами, хорошо выбритый, с русской фигурой — широкоплечий, искренний, серьезный, симпатичный, но мрачный или очень занятой, я еще не знаю». (Запись от 20 августа 1876 года.)

Все это были довольно состоятельные наследники землевладельцев. В 1900 году все они еще были живы и в справочном суворинском издании «Вся Россия» на 1901 год указано количество земли, которой они владели. У князя Михаила Андреевича Эристова в Полтавской губернии был 1123 десятины земли, что в пересчете на гектары равняется 1225 гектарам. У Павла Аполлоновича Горпитченко в Харьковской губернии 1178 десятин, или 1285 гектар, не считая жениного приданного в Курской губернии в 838 десятин, или 913 гектар. И, наконец, беднее всех был брат Марии Башкирцевой, Павел Константинович, он имел в собственности в Полтавской губернии всего 518 десятин земли, или 564 гектара. Правда, примерно таким же количеством земли владела его мать, Мария Степановна Башкирцева. Это была та земля, которая перешла бы в собственность ее дочери, Марии Башкирцевой.