Григорий Зумис - Люди Церкви, которых я знал

Если ему никто не попадался, то он возвращался печальный: «Сегодня, мама, день прошёл впустую».

В конце жизни он заболел раком. Он грыз деревянные стойки кровати, стараясь не показывать своей боли ни людям, ни Ангелам.

Его жена, овдовев, была пострижена старцем Амфилохием с именем Моника. Однажды я попросил у неё дать мне почитать книгу аввы Нила, но она сказала мне: «Когда я умру, то она будет твоей, а сейчас, прости, я не могу с ней расстаться: святой Нил меня утешает, Иоанн Лествичник назидает, а всё расставляет на свои места в моём сердце Исаак Сирин».

Дожив до девяноста лет и став слабой, как сухая тростинка, она умерла от сердечного приступа.

Я написал о ней то, чему сам был свидетелем и что осталось в моей памяти, понимая, что написанного совершенно недостаточно. Надеюсь, она простит меня за это. Да пребудут со мной её молитвы!

Надписи на рисунке на обороте: Живоносный Источник Лонговарда преподобный Филофей Парийский

А теперь давайте устремимся на быстрокрылом корабле с Патмоса на Парос. На этих небольших островах всегда были духовные отцы, которые утешали местных жителей и благодаря которым те не чувствовали себя сиротами. Было видно, что Бог любит их и никогда не лишает их Своей заботы. Я назвал обитель Лонговарда своей матерью и не считаю это неуместным преувеличением. Ведь мать не только вынашивает, рождает и вскармливает, но и заботится о своих малышах, которые в опасностях не могут ещё сами себя защитить. Для меня, едва научившегося ходить, Лонговарда стала вторым домом. С шести лет я стал посещать этот неприступный монастырь. Его «дремучие» монахи, сохранившие неповреждённым древний чин монашества, не открывали своих ворот современной культуре. От лампад в храме до еды на трапезе, от одежды до обхождения они были моими учителями в монашеской жизни.

– Мама, я не буду этого носить, эта одежда слишком яркая. В монастыре такого не носят.

– Но ведь ты пока ещё не монах.

– Не волнуйся, мама, я обязательно им стану.

В этой школе подвизались и служили Богу замечательные мужи, отличавшиеся великим самопожертвованием, украшенные добродетелями самоукорения, воздержания, скромности, непрестанной молитвы и, что выше всего, смиренномудрием, которое выражалось в том, что они старались оставаться незаметными для мира. В этом монастыре на лицах монахов легко было заметить печать их глубокого покаяния. Они следовали завету апостола Иакова: «Не многие становитесь учителями» [185] Иак. 3:1. . В этой киновии не было этой беды, когда монахи сами ищут себе слушателей. Ни один из них не заводил себе круга знакомых, чтобы омываться помоями похвал. У них даже пение и чтение в церкви было простым и безыскусным, чтобы бровь не поднималась выше того места, на котором её расположил Создатель [186] Высоко поднятая бровь – образ надменности и гордости в византийской литературе. . Эти старцы не допускали у себя никакой манерности. Они считали её пробоиной ниже ватерлинии, которая привела бы их корабль к затоплению посреди бушующих волн тщеславия. Никакие благовония ими не допускались: они предпочитали им кислый запах немытого тела. В храме не допускалось даже природное благоухание цветов. Они опасались размягчиться от неосмотрительного осязания и боялись стать женоподобными от пристрастия к благовониям: они сочли бы это великим падением. Их одеждой была полинявшая чёрная ряса, которая и чёрной-то была не всегда. Она была пошита из грубой ткани, окрашенной в лучший из цветов лучшей в мире краской – листьями орехового дерева. Их загорелые лица, мозолистые руки со вздувшимися от работы венами, обувь в бесчисленных заплатках, пояса со следами ремонта – всё это заставляло других краснеть. Смотревший на это казался жалким самому себе. Хотелось бить себя в грудь, эту мастерскую всякого зла. Откуда в этом монастыре было взяться мягкой одежде, ухоженным рукам и заботливо причёсанным волосам?

Послушников воспитывал старец, поседевший в келье Архангелов. Раз в год он приводил их в монастырь на стрижку: как можно было распутать волосы, свалявшиеся от пыли и пота? Над ними как бы совершали постриг прежде пострига.

– Теперь срежь волосы, и тебе не нужно будет ни расчёсывать их, ни мыть.

Всё это смиряло плоть, и её не тянуло к женскому полу. Монахи не позволяли блуждать своему взгляду и не смотрели людям в лицо. Другое мучение – постель: голые доски, давившие на бока. Где было найти покой? Некуда было повернуться, чтобы дать телу хоть немного отдыха.

В этой кузнице я встретил людей, которые оставили неизгладимый след в моей жизни. Я умолчу о старце-игумене, который просиял подобно яркой звезде не только в своей обители, но и во всём христианском мире [187] Имеется в виду прп. Филофей (Зервакос). , и займусь описанием его подчинённых. Начну я с эконома – отца Дамиана, третьего в монастыре по занимаемому положению.

Отец Дамиан был родом из Триполи [188] Главный город области Аркадия на Пелопоннесе. . Он окончил какое-то торговое училище, отслужил в армии и уехал в Америку, «страну счастья». Там у его братьев был свой ресторанчик, в который заходили многие греки, в основном беженцы, бывали там также уроженцы Понта и Малой Азии. Разговоры у посетителей всегда были о церквях, о приходских традициях, о священниках, монастырях и их храмовых праздниках.

– В этот день мама не давала нам пищи с маслом, а бабушка вообще ничего не ела.

– Ну да, ведь с сегодняшнего дня начинает петься «Господи Сил, с нами буди» [189] Речь идёт о начале Великого поста. «Господи Сил, с нами буди» – песнопение великого повечерия, которое начинает служиться с первого дня поста. . У нас на родине супруги на это время разлучались и спали в разных комнатах, чтобы больше молиться.

А книг о святых в их магазине было так же много, как карт в казино.

– Ты читал это? Замечательная книга. Почитай, не пожалеешь.

Книга «Грешных спасение» была у них на первом месте: в Америке она глубоко трогала сердца, в то время как в Греции была предана забвению как написанная только для монахов, вместе с другими книгами, на которых был воспитан некогда порабощённый греческий народ. Кому нам теперь её предлагать? Нас тут же обвинят: «Вы, монахи, хотите завлечь наших детей в ваши монастыри. Не бывать этому! Живите себе в монастырях, но подальше от других христиан, и тогда вас будут любить».

Юный Костопулос впитывал беседы посетителей с такой жадностью, с какой слепые котята подставляют свои мордочки солнцу, чтобы оно открыло их глаза. Но то, что до глубины потрясло его душу, было внимательное чтение книги «Грешных спасение». Целый месяц он читал её ночами в своей комнате. Она буквально пропиталась его слезами.