Григорий Зумис - Люди Церкви, которых я знал

В своём завещании она упомянула братию монастыря Дохиар и оставила нам десять тысяч драхм на поминание.

Да будет вечной её память пред Богом! Своим примером она учила нас самопожертвованию и чувству собственного достоинства, уравновешенному смирением. Даже жалобы её были прекрасны, мне было радостно их слушать. Я ей благодарен за всё.

Отче, на панихиде я слышу, как Вы читаете молитву: «…смерть поправый и диавола упразднивый…», – но в жизни я часто вижу, что мы своими многочисленными грехами сами открываем дорогу дьяволу и даём ему просторное место, где он начинает скакать, как жеребец. Я видел, как он сидел в кастрюле с кипятком и не давал приготовить еду, чтобы я опоздал с исполнением заказа, начал роптать и гневаться. Я видел, как он не давал действовать приправам, чтобы моя еда была не такой вкусной, как ожидалось. Но тогда, когда у меня был добрый помысел о том, сколько лишних порций мне положить в кастрюлю, чтобы накормить нищих и увечных, а не о том, сколько клиентов мне удастся привлечь, и сколько я на этом заработаю, то видел, как дьявол уходит вместе с горячим паром через вытяжку. Если ты поступаешь по воле Божией и имеешь добрые помыслы, то трудишься ради пяти драхм, а получаешь сто. Но если ты грешишь, то, работая с надеждой получить сто, получаешь пять, да и те будут тебе не в радость. К тому же и дьявол со своей стороны очень старается навредить. Разве ты видел где-нибудь его могилу? Поэтому мы не должны быть беспечными. Всякий раз, услышав в магазине крики и шум драки, я сначала клал ладан в кацею, а потом уже заходил внутрь. Я обнаружил, что в ладане присутствует сила Христова. Для своего магазина я всегда сперва покупал ладан, а потом уже продукты. Чем бы ты, отче, ни занимался, сначала перекрести это, чтобы у искусителя отсохли руки, а потом уже приступай к делу. Вам, монахам, нужно быть особенно внимательными, так как он искушает вас больше, чем нас, мирян. Далее, вы носите чёрную одежду, и поэтому всё, что вы делаете, видно. Неужели бесы совсем вам не докучают? С каждым из нас борется один, а с каждым из вас – тысячи, и если им удаётся найти у монаха слабое место и поймать его, то это для них настоящий праздник. «Я победил, – говорит тогда один из них другому, – того, кто считает себя и хочет казаться воином Христовым».

О бесовских искушениях Герасим мог рассказывать бесконечно.

Он был родом из Эвритании, из селения Ставли, которое никогда так и не было нанесено на карту. Подобно ледяному северному ветру, и зимой и летом им досаждала постоянная нищета. Во время гражданской войны на него напали партизаны, после чего ему пришлось бежать в Агринион, где он больше других вкусил горестей жизни беженца.

– Ты сам видишь, отче, что в этих местах к бегству нас вынуждали не только турки, но и люди, бывшие когда-то близкими и единодушными.

У Герасима была жена Констандо, тоже замечательный человек: мы познакомились с ней, когда ей было уже за семьдесят, она, как малое дитя, всё время смеялась и всегда была радостной. Вместе с ней он открыл небольшую таверну в Агринионе, тогда ещё маленьком городке. Мне до сих пор неясно, какой была цель их жизни: зарабатывать для себя или кормить голодных бедняков, которых в то время было большинство. Каждый день они как будто заключали пари о том, кто из них накормит больше бедняков, которые заходили в их магазин с обоих входов: переднего и заднего, тогда как состоятельные клиенты могли заходить только с переднего.

Когда они вышли на пенсию, я стал брать их поварами в Прусийский монастырь на летние месяцы. Когда эти старики брали на себя кухню, которая обычно бывает местом напряжённых отношений и нервных срывов, то она превращалась в место мира и радости, становилась настоящим храмом. Дядя Герасим никогда не строил из себя умника, который хочет, чтобы к нему все обращались с вопросами и уважали. Его и без этого уважали все отцы: от меня, тридцатипятилетнего игумена, до послушника Фаниса, которому было тринадцать лет. Завидев кого-то из нас на пороге кухни, он тут же говорил:

– Отче, что тебе приготовить?

А кастрюля у Герасима, казалось, была неисчерпаемой: в ней всегда была еда.

– Дядя Герасим, там пришли двое, у тебя есть еда? О, их уже пятеро.

– Есть, отче, найдётся даже для тысячи. Оттого, что в монастыре еда раздаётся даром, она никогда не кончается.

Всё это он делал и говорил с любовью и уважением к людям.

Это были незабываемые годы и незабываемые люди, которых Сам Бог посылал с небес, чтобы доставить утешение монахам в их трудной жизни в полуразрушенном Прусийском монастыре.

Во время сбора оливок в рощах близ Агриниона Герасим и Констандо, нагруженные едой для братии, приходили первыми на помощь, несмотря на холод и дожди.

«Ай-ай-ай, детки, – говорила Констандо, – где же вы столько лет прятались, что мы не могли вас отыскать? Я слышала о монахах и думала, что они какие-то чудища и страшилища, а оказалось, что вы для нас – радость от Бога».

Их дом был совсем маленьким: три на три метра. Как часто они приглашали нас и угощали обедом с радушием Авраама, Исаака и Иакова!

Я полюбил этих людей, и мне очень хочется встретиться с ними на небе. О таких замечательных людях невозможно забыть, сколько бы лет ни прошло.

Помяни, Господи, Герасима и Констандо, так много сделавших для нашей братии!

Елена жила в живописном селении Карпениси, где с детских лет бедность была её постоянной спутницей. Её выдали замуж за жестокого и грубого человека. После свадьбы ей сразу же пришлось наняться прислугой, чтобы им с мужем было на что жить, так как его доходов не хватало даже для него самого. Ноги этой маленькой женщины скрутились от непосильной работы и стали похожи на обрубки виноградной лозы. Такое сравнение сделал мой покойный отец, добавив при этом, что эта женщина, должно быть, совсем измучилась. Её душевные страдания и боль, а также телесные немощи привели её в наш монастырь Богородицы, где она стала ежегодно помогать нам во время нашего храмового праздника – Успения. Там я с ней и познакомился, и она рассказала мне о великом чуде, которому она стала свидетельницей.

«Я, отче, работала от зари до зари, а по вечерам мой ныне покойный муж бил меня за любой пустяк. Он швырял меня по полу, как мальчишки – футбольный мяч.

Какое-то время я служила экономкой у одного врача. Он хорошо мне платил, но был таким же грубым и жестоким, как и мой муж. Он не позволял мне сказать даже слова о том, что я слышала и видела в его больнице.