Степан Выскубов - В эфире Северок

Однажды на ротном комсомольском собрании обсуждали неуспевающих. Обо мне почему-то не сказали ни слова. И вдруг поднялся старший сержант, тот самый, что внес мой вещмешок в палатку. Откашлялся и как сплеча рубанул:

- А почему о Выскубове умолчали? Он тоже не успевает. Отчислить надо и его. Пусть не позорит роту.

В зале загудели. Все знали, что я сорвал руку. Тогда поднялся лейтенант Чижов:

- Я с вами, товарищ Захарчук, не согласен. Вы же в курсе, что Выскубов передавал уже сто тридцать знаков в минуту. И на приеме работал отлично. Но сорвал руку. Это ведь дело поправимое.

Все одобрительно зашумели.

Захарчук ухмыльнулся и с места выкрикнул:

- А я все-таки предлагаю отчислить!

- Слушай, друг, зачем так говоришь? Нехорошо, Михаил, - сказал совсем еще молодой парень, прибывший в радиороту тогда, когда мы уже принимали Морзе на слух и передавали на ключе по нескольку групп. Но Григорян за короткое время догнал нас и даже перегнал. - Такое может случиться и со мной, и с тобой...

- Отчислить! - настаивал Захарчук.

- Ну что ты заладил: отчислить да отчислить, - перебил его комсорг роты Анатолий Шишкин. - Чужие грехи, Миша, - перед очами, а свои - за плечами. По-моему, командир роты лучше нас с тобой знает, кого отчислить, а кого оставить. Я уверен, что Выскубов прекрасно будет работать на ключе, на задание пойдет в числе первых.

И я остался в радиороте. Тренировался до седьмого пота! Бывало, все отдыхают, а я - в классе, за ключом. Иногда так наработаешься, что голова трещит и пальцы немеют... Сначала медленно-медленно выстукивал я точки и тире. Потом прибавлял скорость. Рука становилась все тверже, уже не срывалась. И вскоре я догнал товарищей.

Где-то во второй половине августа начались учебные прыжки с парашютом. На втором прыжке меня опять постигла неудача: ну просто невезение за невезением! Только вошел в нормальную колею - и на тебе, новая беда. При приземлении правая нога у меня попала на камень, подвернулась, и я получил растяжение.

Больше недели пришлось ходить с костылями. На прыжки меня, конечно, не допускали. Но зато в это время я с остервенением тренировался - все выстукивал на ключе точки, тире...

* * *

Учеба шла своим чередом: упорно, напряженно. Мы постигали нелегкую профессию военного разведчика. Помимо работы на рации, нас учили взрывать вражеские склады, мосты, железнодорожное полотно, без шума снимать часовых. Мы твердо знали - закончив краткосрочную учебу, будем заброшены к фашистам, в их тыл. Поэтому каждый старался как можно глубже изучить дело, ибо там, среди врагов, никто тебе не даст консультацию.

2

Шли недели, месяцы. В декабре сорок первого батальон погрузился в железнодорожные вагоны, и мы отправились на запад, ближе к фронту. Поезд мчался почти без остановок. На третьи сутки наш эшелон загнали в тупик.

Рано утром я вышел из вагона, осмотрелся и, словно на крыльях впорхнув назад в вагон, начал теребить спавших ребят.

- Да вставайте же, сони! Мы - на родой Кубани! В Краснодаре!.. кричал я так громко, что спавшие оторопело повскакали.

Кубанец Иван Холод протер заспанные глаза и спросил как бы нехотя:

- А не брешешь?

- Да ты иди погляди! - тянул я его за руку. Сунув босые ноги в сапоги, Холод подошел к двери, выглянул.

- О, це и правда, шо Краснодар, - пробасил он и тут же обнял меня так, что косточки захрустели. Холод был выше меня ростом и обладал большой силой. О нем даже ходил слух, будто он родной внук русского богатыря Ивана Поддубного. На это Холод отвечал:

- У нас в Ейске все поддубинской породы! Все богатыри!

* * *

Во второй половине дня батальон выгрузился, и до самого вечера мы перевозили имущество. Разместили нас в школе No 41, что по улице Энгельса. Увольнений в город не давали - не до них было. Всех одели в летную форму, и мы ею очень гордились.

Теперь занятия проводились не так, как раньше. Занимались только практически: утром уходили на окраину города и оттуда вели передачи.

Работал я вместе с Анатолием Шишкиным. Он страшно не любил нытиков и сам никогда не ныл. Толя нравился мне - спокойный, выдержанный, уважительный. На его губах всегда веселая, даже озорная улыбка. В общем парень что надо: с ним можно в огонь и в воду.

Уходили мы с Толей на окраину города, разворачивали свой "Северок" и связывались со штабом батальона. На ключе работали поочередно: день - я, другой - он. Нередко Шишкин и свое время отдавал, заботясь о качестве моих передач.

Очень часто нас навещал комиссар батальона старший политрук Яковлев. Это был волевой человек, недюжинной силы и выдержки, неизменно деловитый и доброжелательный. Он всегда оказывался в курсе наших дел и проблем, а если требовалось, приходил на помощь. Невысокого роста, чуть-чуть сутуловатый, круглолицый. Ясные, как чистое небо, глаза его смотрели открыто, бесхитростно. В них светилась доброта и озабоченность.

Никто никогда не видел старшего политрука в возбужденном или угнетенном состоянии. Он всегда был ровен, спокоен, энергичен. Сколько мы его знали, Яковлев ни разу ни на кого не повысил голоса. Если же кто из нас или командиров ошибался, он умел найти первопричину срыва и подсказывал верный способ выхода из положения.

Старший политрук был очень интересным собеседником. Мы всегда радовались его появлению, знали, что он принесет нам с собой что-то новое, доселе неведомое и полезное в работе.

Чуть не каждую ночь улетали ребята на задания. Улетел лейтенант Чижов. Улетели радисты Захарчук с Добрышкиным и Шишкин с Федотовым, Улетел Холод, другие ребята. Начали готовить к заброске в тыл врага и меня.

За несколько дней до вылета на задание вызвали в штаб батальона. Комбат майор Няшин стоял у стола, уткнувшись в карту, свисавшую до самого пола. Оторвался он от нее, выпрямился. Высокий, в плечах косая сажень, стройный... Кинул на меня приветливый взгляд, спросил:

- А, это вы, товарищ Выскубов? Как самочувствие?

- Хорошее, товарищ майор! - ответил я.

Няшин взял меня под руку, подвел к столу, усадил на стул. Потом сложил карту и сам сел напротив, на шаткий табурет.

- Не догадываетесь, зачем вызвал? - На лице майора мелькнула улыбка.

- Когда прикажете лететь? - выпалил я.

- Да не за этим вызвал... - И в глазах комиссара появились смешинки. На днях был в вашей станице, мать вашу проведал. Жива и здорова. Обижается, что письма пишете редко. Отца ранило, но сейчас он снова в строю. От брата было письмо - воюет где-то под Таганрогом. Видите, сколько домашних новостей привез...

- Спасибо вам большое. Вот не ждал!.. А как все-таки там мать? спросил я. - Больше двух лет не виделись! Насчет писем она напрасно обижается: я пишу. Последнее недели две назад послал.

- Значит, еще не получила. За мать не беспокойтесь, она здорова. Комбат встал, подошел к тумбочке, достал из нее тугой сверток, подал мне. Вот гостинец передала вам.