Лидия Герман - Немка

«Товарищи члены райкома комсомола. Все вы знаете ученицу нашей школы Лидию Герман». Что-то он еще говорил… Затем: «Я как первый секретарь Родинского райкома комсомола настаиваю на том, чтобы ученицу Лидию Герман принять в ряды Ленинского комсомола…»

Почему он это говорил? Почему? Я уже не хочу! Не хочу я в комсомол! А для Ковалёва это же рискованно, может, опасно. Сколько членов бюро проголосовало за — я не знаю, во всяком случае, я должна через 3–4 дня прийти и получить комсомольский билет.

Дома я бросилась на кровать и плакала истерично. Не хотела я уже в комсомол, а теперь я в нём. Зачем? Всё равно я не настоящая комсомолка, не из тех, которые на собраниях или на демонстрациях выступают с патриотическими речами за партию, за нашего великого учителя и отца всех народов, товарища Сталина. Никогда бы я не смогла в этом роде что-либо сказать. И в театральных представлениях на сцене тоже нет. В прошлом году, например, хотели, чтобы я выучила и рассказала хвалебное стихотворение Лебедева-Кумача, я категорически отказалась. Меня немного удивило, что Валентина Андреевна не настояла на этом, может быть, она тоже нашла это смешным: немка должна восхвалять любимого товарища Сталина. Нет, я действительно была недостойна быть в комсомоле. Почему только Павел так выразился: «Кто же, если не ты». Теперь он знает всё, мальчишка, который так много для меня значил, увидел он все мои унижения и позор. И не хотелось мне больше в школу ходить. Почему я должна ходить в школу? Я была единственная немка, которая дошла до 9-го класса — во всём районе, в эти тяжелые годы. Почему я должна обязательно закончить школу? Какой смысл в этом?..

Подушка моя была мокрая… Вспомнился мне Мариенталь. Где они теперь все? Моя лучшая подруга Ирма Зандер? Мои одноклассницы Фрида Киндеркнехт, Роза Ромме, Амалия Кесслер? И мальчишки Альберт Пиннеккер, Виктор Гербер? Чем они все занимаются? Ходят они тоже в школу? Я пыталась себе представить, как они теперь все выглядят — не получилось.

И я не могла себе представить того, как снова вернуться в Мариенталь. Хотела ли я этого на самом деле? Мои подруги здесь: Роза, Вера, Маня, Нона и Таня. А Саша? Они мне теперь так близки. А Павел? Несмотря на всё… вопреки всему… он был единственный… и я заснула.

Когда проснулась, Саша уже была дома. Она подала мне маленькое зеркальце. Я только взглянула в него и бросила его на кровать. Саша села возле меня и положила руку мне на плечи. Она уже всё знала. Осторожно и с терпением она утешала меня, не надо мне всё так близко принимать к сердцу, не надо вешать головы. Не помогало. Я сидела, устремив взгляд на пол. Тогда она встала и бодрым голосом сказала: «Я хотела тебе доверить одну тайну». — «Какую тайну?» — я смотрела на неё. — «Я беременна».

Я не сразу сообразила, потом встала и только слабо произнесла: «Как хорошо».

«Знаешь что? Давай вместе обед приготовим. Согласна?» Добрейшая Саша, она хотела меня подбодрить, она заботилась обо мне и тоже страдала — из-за меня. Этого не должно быть. Мне надо себя взять в руки и всё забыть. — «Я тоже хочу кушать».

На следующее утро мне не хотелось вставать, и я лучше всего пошла бы домой в Кучук и никогда больше — в школу. Нет больше желания учиться. Но как я объясню дома всё? Это невозможно. Нет. Они не должны узнать обо всём этом. Я взрослая и должна сама выйти из создавшегося положения. С трудом мне удавалось иногда быть, так сказать, в настроении, хотя на душе было очень нелегко. Русская поговорка гласит: на душе кошки скребут.

Когда я в прошлый выходной была дома в Кучуке, мне Элла дала погашенную облигацию довоенного займа, стоимость которой память не сохранила: 200 или 400 рублей. Эти деньги я должна была получить в Родинской сберкассе и купить на них на базаре ведро картошки — оно именно столько и стоило. «В Кучуке на эти деньги все равно ничего не купишь, наш магазин неизвестно еще когда откроется. А ты хорошо обойдешься картошкой».

В течение недели получила я деньги, и в следующее воскресенье с утра пораньше, с мешком под мышкой — на базар. Это было мое первое посещение базара вообще. В правой руке я крепко держала свёрнутые бумажные деньги.

Издалека еще я увидела справа штабелями уложенные мешки с картофелем, среди них и просто кучами насыпанный картофель. Целеустремленно направилась я туда… и… стоп! В поле моего зрения попало что-то ярко-синего цвета. Что бы это могло быть? Я остановилась. Перед рядом с картофелем была построена деревянная стойка в виде длинного стола, на котором располагались различные продукты питания: молоко, сметана, яйца, хлеб и т. д. Справа от этого стола — продавцы, слева — толпа народа, каждый искал что-то для себя. Слева, вдоль улицы, стояли разгруженные подводы, распряженные лошади стояли в дремоте, привязанные к телегам, некоторые лежали. Между телегами и длинным рядом-стойкой стоял старик, перед ним на земле, на нескольких разостланных газетах разложены были различные вещи, среди которых это удивительно красивое — синего цвета со слегка лиловым оттенком. Посмотрю-ка я, что это такое, потом куплю картошку.

В это же время справа со стороны стола подошла женщина, поприветствовала старика и спросила его, что он продает. «Это, наверное, вам сын прислал из Германии? — хотелось ей знать. Она наклонилась, взяла кончиками пальцев это что-то и подняла его. — Такое красивое платьице, почему ты продаешь его?»

«И кто же его будет носить? Оно ж прозрачное, как марля. И на кого оно налезет?» — говорил он по-украински.

Пока эти двое между собой рассуждали, я стояла несколько в стороне и не могла глаз отвести от этого платья. Из Германии, значит, прислали это чудо-платье. Его сын там… В Германии… Интересно, отдал бы он мне это платье за мои деньги, собственно, за ведро картошки, или нет? Думаю, что нет. А если бы? Как я обойдусь без картошки?.. Я подошла поближе, чтобы рассмотреть получше. Тончайшая, нежная ткань, расшитая кручёными нитками того же цвета. Очень красивый фасон и тонкая работа. Мечта… Из Германии. А что бы обо мне подумала девочка, которой принадлежало это платье, если бы она знала, что я его хочу? Я, тоже немка, немка из России. Моя фамилия Герман, а она жила, живет еще в Германии…

Женщина положила платье, а мой взгляд будто приворожен к нему, как будто это платьице было соединительным звеном между моим я и моим происхождением, между всеми моими родственниками и нашими предками.

Когда женщина ушла, я робко спросила деда, сколько стоит это платье. «Скики дассы?» — спросил он. Я протянула руку и раскрыла кулак. Он взял деньги, не сосчитав их: «Забирай». Теперь я стою с пустым мешком под мышкой и не знаю, куда девать платье. Кое-как сложила его и сунула под пальто, под ту же руку, где мешок. Всю дорогу домой мучили мысли о моем неблагоразумном необдуманном поступке… Наша швейная машина Зингер тоже из Германии, ну и что?..