Варвара Головина - В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых

Дарья Тютчева сообщила мне и ответ, переданный ей через графа Адлерберга. Я помню его слово в слово:

«Государь поручил мне передать Вам, сударыня, что чрезвычайно удивлен теми условиями, которые Вы ему ставите. Его Величество полагал доставить Вам удовольствие, сохраняя все Ваши привилегии, но, если такое положение Вас не устраивает, Вы вольны поступить, как Вам заблагорассудится».

Тютчева была крайне возмущена, что не получила ответа от самого Государя, и очень сердита на Адлерберга за его письмо, хотя, на мой взгляд, оно очень выдержанно и вряд ли она могла рассчитывать на большую снисходительность. Я считаю, она была не права, задавая Государю вопросы, на которые — она сама это понимала — он ничего не мог ответить. Какие обещания он мог ей давать и по какому праву она их требовала? Я высказала ей свои возражения, но она была слишком уверена в своей правоте, слишком горячилась, чтобы со мной согласиться. Впрочем, было поздно, уже ничего нельзя было вернуть, даже если бы она захотела.

Мнения на ее счет разделились. Одни считали ее героиней, в своем роде Жанной д'Арк, другие — просто дурно воспитанной. На мой же взгляд, она не была ни тем ни другим. Ею двигало, бесспорно, благородное и мужественное побуждение. Сердечному чувству она приносила в жертву свое положение, но, будучи страстной и пылкой в своих порывах, она оказалась далека от благоразумия. Вместо того чтобы тихо уйти, сохраняя достоинство, она подняла совершенно ненужный шум. Ошибка не в поступке, а в форме его выражения. И, однако, несмотря на все вышесказанное, ее поступок стал глотком свежего воздуха в удушающей атмосфере и я сама испытала от него некоторое удовлетворение. Демонстративная отставка Д. Тютчевой позднее оказала невольное влияние на отношение Государя к нам, свидетельствуя, что под одной с ним крышей живут особы, которых лучше не трогать. Дарья Тютчева покинула нас накануне приезда Государя. На прощанье она сказала: «Запомните, Александрин, что я вам сейчас скажу: у меня верное предчувствие, что все переменится. Не знаю, что произойдет, но вы увидите, что через три-четыре месяца вся гадость будет выметена из Зимнего дворца (пророчество сбылось, но какой ценой!). Вы и Антуанетта Блудова правильно поступаете, не следуя моему примеру, — у вас совсем другой характер. Вы сумеете сдерживаться — я же не могу ручаться, что не устрою публичную сцену и даже не плюну в лицо княгине Юрьевской при первом же удобном случае».

Конечно, отныне ни я, ни Антуанетта Блудова не считали себя больше постоянными обитательницами Зимнего дворца. В один прекрасный момент могло произойти все, что угодно, и мы молчаливо готовились к этому. Если мы еще оставались там, то у каждой из нас были веские причины не устраивать преждевременного и, возможно, излишнего скандала. Кроткая и милосердная душа А. Блудовой решительно противилась этому, а я стояла перед препятствиями, которые, мне казалось, невозможно преодолеть. Я была не уверена в нашем будущем, оно выглядело тогда угрожающей черной тенью. Покинуть Зимний дворец и оставаться в Петербурге — об этом не могло быть речи, разумеется. Пришлось бы принудить себя к самой неопределенной ссылке и порвать все связи одним необдуманным решением, вызванным (я хорошо это осознавала) тщеславием и гордыней. Самым большим препятствием для меня была моя Великая княжна. Она вот-вот должна была приехать в Россию, так же как ее братья Сергей и Павел. Кто встретит их в этом печальном доме? Ни в одной комнате их не будут ждать друзья, среди которых они могут облегчить душу. И последний довод был тот, что А. Блудова и я были уверены: Государыня не одобрила бы скоропалительного поступка и не приветствовала бы нашего стремления немедленно стать под знамена протеста и хулы на нашего Государя после того, как в течение долгих лет мы жили его благодеяниями.

Возможно, те, кто любит громкие эффекты, не согласятся со мной, но каждый сверяется со своей собственной совестью, в тайники которой не дано заглянуть никому, а мы были слишком преданы святыне нашей памяти, чтобы позволить себе ранить ее бесчестным расчетом.

Государь, со своей стороны, слишком хорошо знал нас и понимал, чего от нас можно требовать и чего нельзя. Последующие события показали: мы доверяли ему не напрасно. Единственное, что могло меня заставить лететь из Зимнего дворца, как стрела, пущенная наугад, — это коронация княгини Юрьевской, но в то время никто не помышлял о такой возможности, кроме, быть может, Государя, — впоследствии мы убедились, что он обдумывал и это новое для России несчастье; по этому случаю были перевернуты все архивы, содержащие бумаги, касающиеся венчания Петра Великого с Екатериной I, и только смерть помешала осуществиться прискорбному плану.

Было объявлено, что Государь возвращается из Крыма 21 ноября в 8 часов утра. В прежнее время придворные дамы, не сопровождавшие Государыню, имели обыкновение собираться в ее спальне, чтобы поприветствовать Государя по приезде. Теперь же, когда он возвращался не один, все были в большом затруднении, не зная, на что решиться. Не хотелось начинать с демонстрации вражды и ставить его в нелегкое положение в случае, если он будет возвращаться в Зимний дворец вместе со своей новой семьей. Мы обратились за советом к гофмаршалу Гроту. После неоднократных обсуждений было решено воздержаться от выхода. Руководствуясь чувством деликатности и товарищества, я пригласила к себе Бартеневу и уведомила ее о принятом нами решении, дабы мы не оказались разделенными на два лагеря. Я сразу заметила, что она неохотно со мной согласилась и что она рассуждала прямо противоположным образом. Когда Бартенева впервые заговорила со мной о женитьбе Государя. Она выразила свое восхищение тем, что выбор пал на такую очаровательную особу, как княгиня Юрьевская, она расхваливала ее достоинства и добавила, что знакома с ней очень давно.

Как она могла поддерживать с ней знакомство, зная, что та была любовницей Государя?! Я была возмущена ее речами, но сдержалась и только холодно заметила, что не имею никакого представления о Юрьевской и даже не слыхала ее голоса.

Не знаю, поняла ли Бартенева, какое впечатление произвел на меня ее визит. Предположения на эту тему бесполезны — факты говорят сами за себя: впоследствии она была единственной приближенной к новой семье, пользовавшейся милостью, которой другие с ужасом избегали. «По недостатку ума», говорили самые снисходительные. «По недостатку благородных чувств», — добавляли строгие судьи.

После возвращения Государя из любой поездки обыкновенно служился молебен в церкви, на котором мы все присутствовали; на этот раз молебен служили в кабинете Государя в присутствии его новой семьи. Когда архиерей Бажанов, духовник Царской семьи, по обыкновению, вышел навстречу Государю с крестом и Святыми Дарами, Государь сказал, что не успел ему представить свою жену, и закончил великолепным комплиментом: «Вы сами увидите, как она прелестна».