Варвара Головина - В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых

Я с юности была очень привязана так королеве, однако не могла не разделить в некоторой степени возмущения, овладевшего всем обществом. Более того, я ничего не могла понять: королева была другом покойной Государыни. Брак Государя должен был оскорбить ее память о прошлом и внушить страх за настоящее, поскольку он мог вызвать роковое противодействие как в обществе, так и в семье. Почему она сумела найти лишь безобидные сентиментальные слова? Может быть, она уступила эгоистичному желанию сохранить добрые отношения с братом, пожертвовав всеми остальными, — в таком случае ее порицали справедливо. Конечно, ничего нельзя было переменить, но, обратив внимание Государя на его законных детей, она могла, по крайней мере, дать ему понять, что они страдают и нуждаются в заботе.

Хорошо зная королеву, которая представляет из себя Королеву до кончиков ногтей, я терялась в догадках относительно причин, заставивших ее написать такое письмо, и только много месяцев спустя — уже после смерти Государя осознала всю глубину недоразумения, ставшего причиной стольких горестей для Царской семьи.

1 марта 1881 года вызвало потрясение во всех семьях и едва ли не во всех сердцах. Моя душа, жившая столько лет жизнью моих Государей, была подавлена, разбита, безутешна. Я задыхалась в Петербурге, свидетеле отвратительного преступления, и в апреле уехала за границу в надежде обрести покой в новой обстановке.

У меня в Баден-Бадене жили хорошие друзья, к ним-то я и устремилась в первую очередь. Едва я успела устроиться, как пришло письмо от королевы Ольги с просьбой приехать к ней в Штутгардт. Дважды под благовидными предлогами я позволяла себе отказаться от ее приглашений, но королева продолжала настаивать, и я наконец решилась ехать, хотя нервы мои были слишком слабы для такой встречи и я была настроена не щадить мою высочайшую собеседницу.

Я была принята в Штутгардте с царскими почестями, на которые никак не могла рассчитывать и которые меня скорее удивили, чем восхитили. На вокзале меня встретила королевская свита, а у альпийской лестницы, ведущей к королевской вилле, меня ждал король собственной персоной, чтобы подать руку и повести пред очи королевы, которую я уже заметила наверху каменной горы.

Она бросилась ко мне в объятия со слезами, и, когда первые чувства волнения от нашей встречи улеглись, она отвела меня в комнаты, приготовленные для меня рядом с ее покоями.

Едва мы уселись, как она стала умолять меня рассказать о том, что происходило в Зимнем дворце со времени женитьбы Государя до его смерти.

— Прежде чем говорить что-либо, сударыня, — обратилась я к ней, — позвольте мне задать вам один очень важный вопрос. Почему вы написали Государю письмо, которое привело в отчаяние всю Царскую семью и вызвало, всеобщее порицание в отношении вас?

Штутгардт в XIX веке.

В первое мгновение королева, казалось, была очень удивлена моими словами.

— Вы читали это письмо? — спросила она с каким-то страхом.

— Нет, сударыня, но я видела, какое безотрадное впечатление оно произвело на каждого члена Царской семьи, которая вряд ли вам его простит.

Королева после этих слов закрыла лицо руками и залилась слезами. Наконец она смогла заговорить.

— Так вот почему, — воскликнула она, — со мной были так холодны, так сдержанны после смерти брата! Я жила здесь как в потемках — ни одного слова, ни одной подробности из Петербурга, чтобы знать, как себя вести. Я узнала обо всем только из письма Государя. Король и я сломали голову, обдумывая наш ответ, но брат написал, что все удовлетворены происшедшим, и мы сочли излишними запоздалые и бесполезные возражения.

— Следовало догадаться, сударыня, что там не могли быть удовлетворены подобными обстоятельствами, и подумать прежде всего о тех, кому привелось страдать.

— Я хорошо понимала, — продолжала сквозь рыдания королева, — что положение бедных детей невероятно тяжело, но думала, что понемногу улеглось, и не считала себя вправе вмешиваться в такие интимные дела. Все это страшное недоразумение!

Бедняжка королева выглядела такой расстроенной, мне так больно было видеть ее слезы, что вся моя непреклонность тут же иссякла. Я отдала бы все на свете, чтобы оправдать ее в глазах обвинителей. Я попросила передать мне содержание ее письма к Государю. Она пересказала его слово в слово — текст значительно отличался от того, что ходил по Петербургу. Я не удовлетворилась этим и, извинившись за прямоту, попросила у королевы копию письма, сославшись на то, что смогу его верно оценить лишь в том случае, если у меня будет перед глазами текст. Через несколько недель королева прислала мне копию, выполненную собственноручно. Если бы она догадалась одновременно прислать копию письма Государя к ней, мне было бы гораздо проще оправдать ее в глазах Их Величеств. Тем не менее, вернувшись в Россию, я выполнила обещание, данное королеве. Во время одного из моих визитов в Гатчину, оказавшись с глазу на глаз с Государем и Государыней, я сделала все, чтобы смягчить их недовольство. Правда, от меня не потребовалось особых усилий, потому что обращалась я к сердцам благосклонным и великодушным. Время также сделало свое дело, и я была счастлива, что меж ними восстановились прежние любовные отношения. Более того. За год до своей кончины королева выразила желание приехать в Россию, чтобы в последний раз повидать родных и поклониться дорогим могилам. Она страстно мечтала об этом и жила в страхе, что неожиданное препятствие может ей помешать. Однажды во время обеда у Великого князя Владимира Александровича Государь спросил, не имею ли я известий от королевы. Я ответила, что только что получила письмо от нее, в котором она писала: «Молите Бога, чтобы я смогла выполнить мое благое паломничество».

— Теперь, когда король умер, — произнес Государь, — королева могла бы приехать к нам насовсем и не возвращаться более в Германию.

Я знала, что для королевы это предложение было неприемлемым, но меня глубоко тронуло великодушное участие со стороны человека, который никогда не бросал слов на ветер и говорил всегда лишь то, что думал.

Как известно, королева умерла, не выполнив своего заветного желания, — для меня это было большим горем, потому что мы обе были друг для друга частичкой дорогого прошлого.

Возвращаясь к хронологическому порядку моего повествования, приведу письмо Государя Императора Александра II к сестре королеве Вюртембергской Ольге с извещением о его морганатическом браке.

«Моя совесть и чувство чести заставили меня вступить во второй брак, бы и не помышлял сделать это раньше, чем кончится траурная годовщина, если бы не наше кризисное время, когда каждый день грозит новым покушением оборвать мою жизнь. Именно поэтому я весьма озабочен как можно скорее обеспечить будущее женщины, которая в течение четырнадцати лет жила только для меня и детей, которых я от нее имею.