Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

В перерывах между приемом и лечением больных я взялся провести ревизию матценностей, которая не проводилась лет десять. Медицинский отдел в лице снабженца майора Михаленко, дал мне исчерпывающую информацию о том, что числится за каждым кораблем, что выслужило положенные сроки и, таким образом, может быть списано с лицевого счета части без взыскания стоимости утерянного.

Руководствуясь полученной информацией, в течение месяца я усердно подсчитывал потери на кораблях, разнося результаты ревизии по графам: получено, имеется в наличии, недостает. Особенно плотно заполнялась последняя графа. Окончив сей титанически-скрупулезный труд, на очередном совещании командиров кораблей я сказал им следующее:

– Товарищи командиры! Я закончил ревизию на ваших кораблях. Недостача имущества на каждом из них выявлена солидная. Вам необходимо в трехдневный срок составить акты на списание недостающего хлама. Эти ваши “липовые” акты я представлю в медицинский отдел объединения и, согласно им, с вас будет списано все, что в течение десяти лет числилось за кораблями. Все недостающее имущество выслужило положенные сроки. Однако, при списании оно должно быть в наличии и сдаваться на медицинский склад в виде металлолома. С вашей помощью я берусь утрясти вопросы сдачи металлолома без наличия такового. С начальником склада вопрос согласован. Вам осталось оперативно исполнить положенные бумаги. После этого мы сможем получить со склада все необходимое для повседневной работы вашей корабельной медицины, благо, в ближайшее время к вам на корабли должны прибыть фельдшера. Врачей пока нет, но, надеюсь, они тоже будут. Со временем.

Все командиры, кроме Дмитриева, дружно согласились с предложением флагмана и приступили к изготовлению “актов на списание”. Дмитриев же, не желающий смириться с тем, что его бывший подчиненный смеет давать указания своему бывшему начальнику, заявил.

– Я, товарищ старший лейтенант, никаких бумаг делать не буду! Ты флагман, ты и занимайся.

– Но ведь я не отвечаю за ваше имущество, – возразил я. Можете считать, что проделанная мной на вашем корабле ревизия – моя любезность за предоставленную каюту. И если вы не сделаете то, что я советую сделать, то ревизию будет проводить ревизор из медотдела. И поверьте мне, за все утерянное на вашем корабле медицинское имущество будите платить вы лично, т.к. у вас не назначено даже лицо, ответственное за его хранение.

– Вы много берете на себя, товарищ старший лейтенант. Вы еще зеленый, чтобы указывать командиру корабля, – взорвался Дмитриев.

– Если я и зеленый, то все же не вам давать мне указания по вопросам организации медицины. Вспомните, чем закончился ваш демарш против медицинской службы на крейсере. Так что советую все же выполнить мои указания, – уже с угрозой заявил доктор. – Я вас предупредил.

Взбешенный Дмитриев удалился на свой корабль, где и сорвал зло на помощнике командира по снабжению, объявив ему выговор за подгоревшие котлеты.

Через три дня командирами кораблей мне были представлены требуемые акты, добросовестно отпечатанные корабельными писарями. Дмитриев остался верен себе и акты не представил. Еще через двое суток на “Бесшумном” работал майор Михаленок, подсчитывая убытки, нанесенные Дмитриевым государству. Еще спустя сорок восемь часов командующим был издан приказ, обязывающий финансиста удержать из оклада денежного содержания строптивого командира 980 рублей 21 копейку. Таким образом Дмитриеву было доказано, что зеленый цвет, несмотря на свою непопулярность на флоте, может иметь определенное значение в жизни моряков. Командиры кораблей, вовремя сработавшие бумаги, потешались над высеченным “годком” флота Российского. Комбриг на жалобы Дмитриева по поводу “недобросовестности” и “нетоварищеского” поступка ФМ резюмировал:

– Док прав. А ты впредь будешь умнее. Не послушался старлея – плати и не чирикай.

980 р. 21 к. были уплачены Дмитриевым за укрепление авторитета флагманского врача среди командиров кораблей, офицеров штаба и медицинского состава объединения. Отныне даже Дмитриев не мог открыто перечить старшему лейтенанту медслужбы, тем более, что требования его были чаще всего справедливы.

Зима севера Хабаровского края была в разгаре, охлаждая крепкими морозами служебный пыл и горячие головы флотских лейтенантов. Море, скованное тяжелым панцирем полутораметрового льда, спало, отдыхая после летних штормов в ожидании оных. Яркое солнце, отражаясь от девственно чистой белизны голубого снега, веселило душу и резало глаза. Природа застыла в торжественном летаргическом сне. Тайга надежно укрыла своих обитателей, защищая их нежно от холода, чтобы дать возможность весной включиться в вечный круговорот вещей в природе. Завалившись в берлоги, медведи сладко сосали собственные лапы, погрузившись в спячку. Снилась им сладкая малина и кислые муравейники.

Не спал только корабельный медведь Румпель на ЭМ “Внимательный”. Это был уникальный медведь, так как свое воспитание получил на эскадренном миноносце, волею судьбы и матросов попавший туда еще в младенческом возрасте. Будучи малышом, он радовал публику своей неистощимой энергией и веселой изобретательностью, утаскивая по ночам неизвестно куда ботинки спящих военморов или воруя сахар на камбузе. Несмотря на то, что морякам часто приходилось пить несладкий компот, никто и в мыслях не держал зла на всеобщего любимца. Снабженцы же Румпеля просто боготворили, списывая на неукротимый аппетит последнего невыданную экипажу сгущенку. Время шло, и из маленького маменькиного сыночка вырос достойный сын полка со своих характером и претензиями. Почувствовав силу, он в течение года приобрел замашки махрового “годка”, словно третий год службы его на эсминце подходил к концу. Обычно в очереди за получением пищи на камбузе впереди становятся старшие по сроку службы, несмотря на усилия дежурно-вахтенной службы расставить очередь в порядке номеров баков. Молодежь получает пищу последней. Но на “Внимательном” порядок получения пищи был установлен в строгом соответствии с требованиями политического отдела и командования, ведущих бескомпромиссную борьбу с любыми проявлениями “годковщины” на кораблях, и молодежь всегда оказывалась в первых рядах. Румпель, четко усвоив флотские традиции, следил за порядком гораздо бдительнее старшего помощника. Через 2-3 минуты после сигнала на обед, когда очередь выстраивалась у раздаточного окошка, подходил Румпель и, хватив лапой за мягкое место впереди стоящего, выбрасывал его из очереди под дружный хохот довольных “годков”.

– Правильно, Румпель!

– Даже медведь знает, что карасям впереди делать нечего, – гудела толпа.