Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

В Варшаве нас перевезли по соединительной ветви на Венский вокзал, где нас ожидал роскошный вагон-салон уже германский, куда мы и пересели – пришлось опять нести Михалкова, так как на мое предложение перейти в другой вагон, он закрыл глаза и остался недвижим. Когда его перенесли в новый вагон, он открыл глаза и самодовольно улыбнулся, внимательно всматриваясь в окружающее. На германской границе в Катовице нас совершенно не беспокоили, германские власти были безукоризненно вежливы, ничего у нас не осматривали. Я предъявил уже сам все то, что считал подлежащим таможенной пошлине, как то: чай, икру, табак, которых я взял довольно крупный запас, но немцы были настолько предупредительны, что пропустили все это без пошлины и по всему пути по Германии от нашей границы через Бреславль до Герлица, немцы оказывали нам всевозможные знаки внимания. Очевидно, уже одно то, что нам предоставили по распоряжению начальника германских железных дорог парадный вагон прямого сообщения от Варшавы до Герлица, импонировало немцам, и они были уверены, что под фамилией Михалкова едет инкогнито русский великий князь. На всех крупных станциях начальники станций подходили к вагону в белых перчатках и, прикладывая руку к козырьку, спрашивали, не будет ли каких-либо распоряжений и т. д. Я чувствовал себя Хлестаковым, а Михалкову, по-видимому, эти почести очень нравились, они укрепляли в нем манию величия, которой он страдал. В Герлице нас ожидал профессор Кальбаум, выехавший в ландо навстречу Михалкову. Когда Кальбаум вошел в вагон и хотел поздороваться, Михалков повернулся к нему спиной и опять оказал пассивное сопротивление.

Опять пришлось его вынести и усадить в ландо. В лечебнице все было готово к его приему, прекрасные комнаты, окнами в парк, выглядели как-то радостно, постель, все убранство, все было устроено согласно моих указаний, как это любил Михалков.

Я остановился в гостинице с людьми, сопровождавшими нас, и которых я на другой же день отправил обратно в Москву. К Михалкову же приставлены были два служителя немцы, опытные по уходу за нервными больными. Я оставался в Герлице три дня, навещал ежедневно своего бедного больного друга. Он ко мне все время относился хорошо, но ни слова не говорил, объясняясь со мной знаками. Кальбаума он очень долго игнорировал, при его появлении всегда закрывал глаза и открывал их только тогда, когда Кальбаум уходил. Из комнаты он не выходил, его катали ежедневно по окрестностям города в ландо, но каждый раз, когда ему предлагали ехать кататься, он давал себя покорно одеть и затем садился на стул и закрывал глаза – его выносили, сажали в ландо, он тогда открывал глаза и с интересом смотрел на окружавшие места.

Пробыв три дня, я выехал обратно в Москву, куда приехал 23 июля. Михалков, когда я пришел к нему проститься, обнял меня, поцеловал, но на его лице я не мог ничего прочесть, оно не выражало ни сожаления, ни радости, а скорее полное равнодушие. С очень тяжелым чувством я вышел из комнаты, мне невыносимо было жаль оставлять своего друга на чужбине, одно меня успокаивало, что я оставлял его в верных руках. Вся семья Кальбаума, весь склад жизни лечебницы говорили за это, и я так надеялся, что в этой обстановке, быть может, Михалков и поправится.

Приехав в Москву, я на другой день переехал в Ильинское. Великого князя не было, он был в Петербурге. Я воспользовался этим и съездил в Назарьево прибрать там все после отъезда Михалкова.

Не прошло и пяти дней по возвращении моем из заграницы, как было получено горестное известие о кончине наследника цесаревича великого князя Георгия Александровича, который, благодаря тяжкой болезни своей – туберкулезу легких, жил, бедняга, вдали от своих родных в горном местечке Абастуман на Кавказе. Известие это произвело на меня, да, думаю, и на всех, кто мало-мальски знал цесаревича, очень тяжелое впечатление.

Вот как была описана трагическая кончина страдальца цесаревича в одной из кавказских газет:

«…В понедельник, 28 июня, наследник цесаревич, приказав подать трицикл [499]с бензиновым двигателем, гулял в дворцовом саду, осматривая цветочный насаждения…

В 9 часов утра, его императорское высочество изволил сесть на трехколесный велосипед и совершить прогулку по шоссе, по направлению к Закарскому перевалу. Погода была хорошая, при небольшом ветре.

Наследник цесаревич ехал очень быстро (трицикл его высочества развивает скорость до 35 верст в час).

За дворцом великих князей Георгия и Александра Михайловичей, заметив впереди себя медленно ехавшую телегу из Абастумана в усадьбу графа Олсуфьева с молоканкой-молочницей [500]Анной Дасоевой, наследник цесаревич изволил дать сигнал, и работник Дасоевой, мальчик Афанасий Семинихин, сейчас же свернул телегу в сторону от дороги, освободив последнюю для проезда великого князя.

На приветствие находившихся на телеге его императорское высочество, милостиво улыбаясь, соизволил ответить поклоном, быстро продолжая путь.

После этой встречи телега Дасоевой все время ехала по краю шоссе, оставляя дорогу для свободного обратного проезда цесаревича.

По словам Анны Филиппьевны Дасоевой, не прошло и десяти минут после описанной встречи, как она увидела, что его императорское высочество, на велосипеде же, возвращаясь обратно, изволил уменьшить ход машины и отплевывался густою кровью, что было в 35 1/2 саженях от места, где ныне водружен крест, и на каковом протяжении теперь проложен обходный путь.

Дасоева, заметив это и окровавленный китель на наследнике цесаревиче, предвидя несчастье, немедленно послала Семенихина во дворец его высочества за помощью, сама же, подбежав к великому князю, поддержала цесаревича и спросила:

– Что с Вами, Ваше Высочество.

– Ничего, – ответил цесаревич слабым голосом, и в это время у его высочества подкосились ноги.

Дасоева тихо и бережно опустила августейшего больного на землю, на бок, поместив голову цесаревича на каменное возвышение, а сама, схватив пустой кувшина из-под молока, побежала к речке, протекающей приблизительно в трех саженях от этого места. Почерпнув воды, она поспешно стала освежать водой страждущему цесаревичу голову и рот, очищая уста его от запекшейся крови.

На предложение Анны Дасоевой откушать воды наследник цесаревич, направив на женщину широко раскрытый взор, тихо кивнул головою и ослабленным движением руки изъявил на это согласие, но… его высочество, вследствие сильного кровоизлияния горлом, не мог принять воды…

Тут Дасоева заметила, к своему ужасу, что на лице августейшего больного стали выступать пятна, не предвещающие благополучного конца…

В 9 часов 35 минут его императорское высочество наследник цесаревич и великий князь Георгий Александрович тихо, без страданий, в Бозе почил…