Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Дело понятное, когда предполагают то или другое представление, то для него и подбирают опытных артистов и при этом необходимо, чтобы и представление удовлетворяло публику и постепенно, смотря по вкусам публики, менялось и пополнялось; но для этого надобно, чтобы артисты-исполнители любили свое дело, изучили бы публику, входили в ее интересы и работали для интересов этой публики, а не были бы наемниками – чиновниками, с личным чиновничьим «я» и себялюбием. Все делаю «я» и все «для меня и моей карьеры, а народная масса обязана верить мне, боготворить меня и преклоняться предо мною». Этот ложный взгляд, который был положен в основу народной организации, тормозил дело и не дал ему встать на ту высоту своего величия, на какой должна бы стоять организация.

Народная мысль связана была зубатовской программой [662]и зубатовскими работниками. Заботились развить народ и поднять народ знакомством с заграничными рабочими и проводили параллель с русским рабочим, с задачами политической экономии, рассуждали о развитии самостоятельности, необходимой для народного дела, и не обращали внимания, что большинство слушателей безграмотно или малограмотно, что в слушателях только единицы, могущие понять смысл, что говорят глашатаи, которых приходили слушать, потому что книга, из которой говорят, дорога для них. Что же заставило собираться и слушать? Ясное сознание, что один в поле не воин и в единении сила, что без всякого организаторства мысль ясна.

Три года работали организации, и в три года, при разумной постановке дела, в организации должно было быть не три тысячи человек, а десятки и даже сотни тысяч. Большинство на собраниях молчали и только слушали, многие не понимали, да и сами руководители сознавали, что их мало и они меньшинство и как будто были даже этим довольны. Никто не смел, возражать им, хотя бы они и заводы ошибались, а то так отделают, что и своих не узнаешь. Наконец, нельзя идти против и потому, что иначе все это плохо отзывается не только на том, кто идет против этого, но и на организации. Благодаря этому видно было, что над собранием висит меч, готовый поразить непослушных, что собрания перескакивали с одного предмета на другой и ничего не заканчивали…

Польза организаций сознавалась рабочими, но сознавались и путы, которыми она была окутана. Организация искала выхода, а руководители как белка в клетке метались и старались разными способами не потерять расположение народа. Все это к концу 1904 г. мне стало ясно. На заседаниях этих собраний, которые я часто посещал, все меньше и меньше чувствовалась искренность, и они стали производить на меня обратное впечатление, чем производили в начале, скорей, неприятное. Я пришел к убеждению, что ничего путного из всего этого не выйдет, и потому, по докладе моем нашему председателю, решено с началом зимы понемногу свести их на нет, ликвидировать.

9-е января 1905 г. помогло нам, раскрыв нам глаза на действительное положение вещей. Гапон, [663]стоявший во главе петербургских рабочих организаций и пользовавшийся особым доверием градоначальника генерал-адъютанта Фуллона, [664]выявил себя в этот день, устроив провокационное шествие десятков тысяч рабочих, якобы для подачи петиции государю, к Зимнему дворцу, отлично зная, что государя там нет (он жил в Царском Селе), окончившееся столкновением с войсками.

Это печальное событие дало нам повод прекратить собрания рабочих в учреждениях попечительства.

Но вернусь к прерванным мною событиям октября месяца.

14 октября получено было известие о назначении генерал-адъютанта Куропаткина главнокомандующим всеми морскими и сухопутными силами на Дальнем Востоке на место адмирала Алексеева, что произвело очень хорошее впечатление, т. к. имя Куропаткина в то время было еще очень популярно.

Вскоре после открытия народного дома на Долгоруковской улице я попросил у великого князя разрешение на отпуск – мне хотелось совершить поездку по Крыму и Кавказу с моим опекаемым Володей Михалковым, ознакомить его с красотой и величием этих мест.

Предложил я ему совершить это путешествие на велосипеде. Наметил я следующий путь: по железной дороге до Симферополя, оттуда на велосипеде в Алушту, Кучук-Узень, Судак, Феодосию. Из Феодосии на пароходе в Новороссийск. Из Новороссийска по железной дороге во Владикавказ. Из Владикавказа на велосипедах до Тифлиса, откуда по железной дороге через Баку, Ростов на Дону в Донское имение Михалкова. Все путешествие рассчитано на месяц.

16-го числа я выехал с Володей Михалковым из Москвы, написав великому князю следующее письмо:

«Ваше императорское высочество!

16 октября 1904 г., Москва

Хочу еще раз поблагодарить Вас за посещение народного дома. Зная, как Вы не любите и как скучны всегда открытия, я тем более был тронут, что Вы не отказали быть на нашем торжестве.

Я уезжаю только сегодня, не мог поспеть со всеми делами, очень уже много накопилось. Очень рад ехать немного отдохнуть, а то я порядком замучился последнее время.

Еду сегодня прямо в Бахчисарай, Ялта, Алушта, Кучук-узень, Феодосия, Батум, Тифлис, Владикавказ и на обратном пути пробуду несколько дней в Донской области и в Курске у брата.

Мне очень только жаль, что 20-го меня не будет с вашими высочествами. До свидания, ваше высочество, шлю Вам лучшие пожелания, благополучно, без тревог провести последние недели в Усове.

Сестре моей лучше, но я очень рад, что ее высочество запретила ей ехать сегодня в Усово, доктор сказал, что ей надо еще очень поберечь себя. Порецкого я видел и проводил его на поезд прямо в Петербург – он просил доложить вашему высочеству, что мобилизация в Ярославле прошла прекрасно, освободили всех, у кого более двух детей. Он очень сожалел, что не мог Вам представиться.

Вашего высочества всепреданнейший В. Джунковский.»

Взяли с собой около пуда багажа на каждого. Багаж этот мы пристроили к велосипедам, для чего пришлось сделать кое-какие приспособления.

Перед отъездом я тщательно осмотрел велосипед Володи Михалкова, попробовал его, и для безопасности приказал пристроить третий тормоз к заднему колесу. К сожалению, я слишком понадеялся на свой велосипед, не прибавивши к нему третий тормоз, что имело роковые последствия.

В Симферополь мы приехали ночью на 17-ое число, начинало рассветать, слегка морозило, но воздух был дивный. Закусив на вокзале, мы сели на наших стальных коней и двинулись, не торопясь, в путь. Выехав из города, поехали степью. Велосипеды катились легко, скоро показалось солнце и осветило всю долину; впереди виднелись горы. Я наслаждался восторгом Володи. Начали подниматься в гору на Чатырдаг, местность становилась все живописнее и живописнее. Лучи восходящего солнца красиво освещали голые скалы и расщелины.