Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

Толпа состояла из студентов, курсисток и других лиц. Студенты махали палками, наступая так быстро, что городовые принуждены были отступить под их натиском. Но в эту минуту подоспел другой наряд городовых, с обнаженными шашками, которыми городовые стали плашмя бить студентов и курсисток, которые визжали изо всех сил. Шашки у городовых были железные, тупые, сгибались под ударами, что выходило довольно комично. Свалка эта происходила в 10 шагах от меня. B это время из Чернышевского переулка карьером выскочила полусотня казаков, но городовые успели уже остановить толпу, которая, увидев приближавшихся казаков, в паническом страхе кинулась врассыпную. Когда все рассеялось, на панели у магазина Абрикосова остались лежать три студента – два с окровавленными головами и один помятый. Их товарищи пытались их увезти, но Трепов распорядился перенести их в приемный покой Тверской части напротив. Одному все же удалось удрать, пока ходили за носилками, двоих доставили и по перевязке – раны оказались легкими – отпустили, записав их фамилии и адреса. Минут через десять порядок был водворен, движение возобновилось, и других сборищ у генерал-губернаторского дома в этот день уже не было.

Среди чинов полиции пострадал помощник пристава – небольшая рассеченная рана на лбу – и околоточный надзиратель, раненый попавшей гирей, которая выбила ему зубы. В остальных частях города столкновений не было, толпы молодежи собирались на Страстной площади, Кузнецком мосту, Охотнорядской площади и др. местах, но были рассеиваемы нарядами полиции, казаков и драгун. На Страстной площади из толпы бросали табаком, в двух местах выстрелами ранили двух городовых.

В 11 часов вечера везде в городе было тихо, наряды были отпущены. Придя к себе, я написал великому князю письмо, описывая все произошедшее, и послал с нарочным на курьерский поезд. На другой же день я получил от него депешу: «Благодарю и поздравляю с дорогим батальоном, спасибо за письмо. Сергей».

6 декабря был праздник 1-го батальона Преображенского полка.

В этот же день исполнилось 10-летие со дня основания Иверской общины. По этому случаю в Храме общины было отслужено благодарственное молебствие в присутствии членов совета, врачей и сестер милосердия.

Великая княгиня Елизавета Федоровна, находившаяся в день этого юбилея общины в Петербурге, прислала попечительнице общины Е. П. Ивановой-Луцевиной следующую милостивую телеграмму:

«Да хранит Господь вас и всех моих дорогих иверских деятелей. Молитвенно с вами. Вспоминаю дорогую Агафоклею Александровну, [667]которая с такой любовью передала мне дорогую Иверскую общину, молитвы ее служат нам благословением. Счастлива с тех пор работать со всеми Вами; в особенности теперь, в такое тяжелое время утешительно сознание той пользы, которую община со всеми ее деятелями приносит и здесь, и там, на войне, нашим героям страдальцам. Благодарю, благодарю всех, дорогих сестер, врачей, совет, комитет и всех сотрудников. Да поможет Господь дорогому учреждению продолжать работать в духе любви Христовой на пользу ближнего. Елизавета».

Тронутые таким вниманием своей августейшей попечительницы, члены совета постановили испросить разрешение ее высочества отпечатать и поместить телеграмму ее высочества в зале общины.

В день юбилея общины исполнилось также и 10-летие служения в общине попечительницы общины Е. П. Ивановой-Луцевиной.

В ознаменование продолжительных трудов ее на пользу и процветание дорогой ей общины попечительный совет постановил испросить надлежащее разрешение поместить в зале общины портрет Е. П. Ивановой-Луцевиной со следующей надписью: «1-я попечительница Иверской общины Е. П. Иванова-Луцевина».

Я только на полчаса приехал в общину к концу обедни и, поздравив нашу попечительницу, вернулся в генерал-губернаторский дом на случай могущих быть беспорядков. В этот день наряд был от Астраханского гренадерского полка – две роты и сотня казаков. Я их разместил так же, как и накануне. Трепов сидел в дежурной комнате, я с ним завтракал. День прошел благополучно, только около памятника Пушкину к часу дня собралась толпа молодежи, но была рассеяна жандармами без всяких инцидентов. Больше нигде сборищ не было, этому способствовала погода, с утра лил проливной дождь до 4-х часов дня, когда началась метель, и к вечеру стали ездить не санях. Вечер я провел в народном доме, в опере, давали «Жизнь за царя», по случаю дня именин государя. Гимн по требованию публики был повторен несколько раз при громких криках «ура» толпы. Спектакль сошел отлично, порядок был полный при большом подъеме. Через несколько дней вернулся из Петербурга великий князь и очень меня благодарил за мои хлопоты по дому. 20-го переехали в Нескучное, и я на этот раз тоже переехал, чтобы не оставлять великого князя, которого стали травить все больше и больше, писать ему угрожающие письма.

К тому же Гадона не было, и хотя мне великий князь из-за моих дел и предоставил carte blanche переехать или нет, я переехал в Нескучное и старался быть все время на стороже при великом князе. Он, как мне казалось, был рад тому, что я переехал в Нескучное. В это время определился уход великого князя с поста генерал-губернатора с оставлением главнокомандующим войсками округа. Государь дал согласие, великий князь был очень доволен, что тяжесть, тяготившая его, спадает с его плеч. Мне лично было жаль, что великий князь покидает пост генерал-губернатора, я находил это малодушием с его стороны уходить с поста в такое серьезное время надвигавшейся грозы, и мне было неприятно за него. Но сказать ему это, высказать я не решился – его жизнь была в опасности. Когда великий князь получил от государя согласие на оставление поста генерал-губернатора, то позвал меня и сказал, что он написал военному министру, прося перевести меня как своего адъютанта по званию генерал-губернатора на должность личного адъютанта к нему как к великому князю. Я очень поблагодарил великого князя за такое внимание, а он удивленно посмотрел на меня, как будто спрашивая, за что я его благодарю. Я же, не успев высказать ему всего, что мне хотелось, вернувшись к себе, написал ему нижеследующее письмо:

«Ваше императорское высочество!

27 декабря 1904 г.

Меня мучает, что я не успел вам сказать всего того, что я хотел, когда Вы мне сказали о Вашем желании перевести меня в Ваши адъютанты по званию великого князя. Меня смутило, что Вы не так поняли мою благодарность, высказанную Вам, а потому разговор наш был прерван, и я не успел ничего сказать. Боюсь, что словами, благодаря моему нервному состоянию, я опять не сумею высказать, и потому я прибегаю к письму – простите меня. Я хочу объяснить Вам, почему я Вас поблагодарил.