Чарльз Буковски - Письма о письме

[…] у тебя есть право критиковать меня, и по большей части оно, вероятно, правильно, но вот одному тебе надо научиться, в конце концов, я чувствую, что творчество – это не фотография или даже не обязательно шаблонная истина. творчество несет в себе собственную истину или ложь, и только годы могут назвать, что есть что. люди вот чего не понимают – хотя что-то, как кажется , про них, оно не обязательно про них, это может быть часть их – тот миг – и толика всех людей, слепленная в то, что нужно сказать. я читал кое-какие стихи, про которые казалось, будто обо мне, меня называли Бреховским и другими именами, но я вынужден был смеяться, поскольку знал, что это не вся картинка.

Думаю, иногда мы можем стать слишком благонравны и, следовательно, попасть в клетку.

Я верю, что однажды ты найдешь себе издателя, и, быть может, чем позднее он явится, тем лучше будет для тебя. меж тем, пожалуйста, не думай, будто тебя пыряют ножом. что бы ни было мне сказать тебе или о тебе или о ком угодно еще, никогда не будет тайным, оно всегда будет высказываться прямо.

у тебя есть право иногда унывать, я тебя не виню. но мне это пришлось нелегко и нелегко по-прежнему. как я говорю, давай уже РАБОТАТЬ. у тебя с избытком таланта и честности, я б не хотел быть тебе врагом, так не превращай меня в него.

Буковски разгромил Крили в стихотворении под названием «О Крили», опубликованном в маленьком журнале в 1971 г.

[…] я больше не ненавижу Крили. он прилежно работал над некой формой письма, которой я не понимаю. но он вложил в нее свою энергию и свою жизнь. тумаков он получит очень много. вероятно, уже получил их столько, что ему стало свойственно по их поводу раздражаться. человеку, в конце концов, надо как-то давать сдачи, или склизкие черви одолеют. я не собирался быть склизким червем против Крили. вел себя как дешевка. просто полез в бутылку, хорошенько его не изучив. это лишь шаблонный тумак (машинальный) против заправилы или заправил или против лучей славы. дешевка, и мне следовало быть умнее. но я взрослею медленно, М. Если умру в 80, мне, вероятно, будет 14 лет. ты понимаешь, что я пытаюсь сказать? ну ладно.

Вот еще вам на рассмотрение. Слушайте, я понимаю, о чем вы, но «Заметки человеческого существа» просто как-то слишком манерно. «Заметки старого козла» снимает напряжение и позволяет мне высказать шире. Вероятно, в истории больше вреда причиняли те парни, кто считал, будто они человеческие, а не какие-нибудь еще существа. В смысле давайте держаться подальше от благочестия, и, может, если нам немного повезет, мы и станем благочестивы. Потуги и приверженность, похоже, тут без толку.

Кроме того, добро и зло, правое и неправое постоянно меняются местами; это скорее погода, а не закон (нравственный). Я бы предпочел держаться погоды. Думаю, многим революционерам не удается разобраться с моими работами: я больший революционер, чем они. Дело лишь в том, что их слишком многому учили. Первый процесс учения или творчества – разобразование. Чтобы это удалось, гораздо проще быть старым козлом, а не человеческим существом, хорошо? прекрасно, как вы там сегодня?

Да, беда с работой на првт-во или принятием гранта от првт-ва… беда с тем, чтобы оставаться в живых, хоть как-то, хоть ненадолго. Я слышал все доводы.

Я ненастоящий революционер. Я просто записываю слова. Но мысль сменить одно првт-во на другое мне едва ли кажется крупным выигрышем. начинать надо с отдельной личности. надо заменить личность, что у нас есть сейчас, на другой вид, либо, если этого мы не можем, все равно его надо немного залатать. и у меня нет готовых решений. только еще слова, быть может. слова, слова, слова, слова. нагнетание потока.

в одном все мы неудачники. в отношениях мужчины-женщины. я видел больше неверия и нехватки, и непоследовательности в этой области, чем в любой другой. люди попросту недостаточно велики, чтоб им друг до друга поистине было дело, и если мужчина и женщина друг друга отыскать не могут, как же им найти себе правительство?

ах ну что ж, птицы по-прежнему поют…

Хендерсону, учредителю издательства «Тачка» и в то время – помощнику редактора в издательстве «Даблдей» – так и не довелось опубликовать стихи Буковски.

Конечно, хорошо, что вас может заинтересовать сборник моих стихов. Однако у меня текущий контракт с издательством «Черный воробей» и др., «ваши следующие 3 книги…» А Джон Мартин печет книжку за книжкой, и он со мной был очень честен и превосходен. Вообще-то самые недавние мои стихи только что были собраны и должны появиться осенью под заголовком «И в воде горит, и в огне тонет».

Опубликоваться в «Даблдей» тем не менее будет немалой честью, и Джон сказал, что ни за что не встанет на пути, если мне вдруг засветит что-то хорошее. Я ему верю. Он очень порядочный.

Я бы предложил вам издание избранных стихов. В смысле можем назвать его «Избранные стихи», но я все равно еще мог бы его как-то назвать? И я понимаю, что, если отправлю вам рукопись, это все равно будет считаться подачей на рассмотрение, и ваше святое право будет ее отклонить. Я знаю одного или двух писателей, кто неверно понимал устройство такой природы и чувствовал себя вычеркнутым и засунутым в задницу, потому что у них ничего не вышло. Я не таков. Со мной можете быть свободны.

У меня никогда еще не выходило «Избранных стихов», и мне бы хотелось подать вам лучшие свои стихотворения. Может оказаться совершенно турбина. А с другой стороны, опять же, может, выйдет и сплошь скука смертная. Вы тут редактор.

Впрочем, Мартин сейчас в отпуске, вернется только десятого июля, тому подобное. Мне придется попросить у него свободы, когда приедет. Вы читали мой роман «Почтамт»? ах, это вас не интересует? эх ну что ж, я понимаю.

Я живу в доме одной молодой дамы, и тут иногда бывают неприятности – она утверждает, это любовь, а я говорю, что любовь – это неприятности; так или иначе, оставляю ниже свой нынешний адрес, а также тот, где меня можно застать, если любовь вдруг вынудит меня скитаться и пропасть. Очень хорошо получить от вас весточку. да, да.

Я видел ваше стихотворение обо мне в «Быке [без намордника]», и оно ничего, да. Я уже много лет как устал от поэзии, много веков, но писал ее и дальше, потому что другие делали это настолько плохо – лавандовые локоны на фоне луны – (такая вот театральная срань), и все равно я даже особо не задумываюсь о том, чтоб ее писать, но они по-прежнему пишут ее так плохо, поэтому я и наваливаюсь на нее, слова должны немного рвать бумагу, порождать звуки, быть попросту ясны и дерзки, и с юмором, и с самоубийством.