Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья

В самолете я иногда забывал съемку, так интересно было разглядывать плоские лабиринты крыш, купола, похожие на бритые головы, башни и минареты, дворцы и домишки. «Вон место, где продавали рабов!», «Ханские бани!..», «Недостроенный минарет!» – кричал на ухо летчик, хорошо знавший Хиву. Синими красками сверкали стены и купола. Но общий цвет у города – глиняно-серый. Позже, проходя по кривым улочкам и площадям, я увидел: город сделан из глины. Глинобитные стены домов и дувалов, глиняный необожженный кирпич положен в стены дворцов. Человеку, прожившему безвыездно в таком городе, казалось, наверное: весь мир сделан из глины. В дождливом месте земли город не простоял бы и десяти лет. Тут же, в сухой Азии, Хива стоит тысячу лет и, кажется, может простоять столько же.

За старой стеной до сих пор сохраняют себя древние минареты.

Я не взялся считать хивинские памятники, потому что весь город – памятник. (Так к нему, к счастью, теперь и относятся.) Есть постройки не очень древние. Есть ушедшие от старости в землю. Есть дворцы, покрытые глазированной плиткой, и есть убогие хижины, двери в которые, впрочем, почти всегда украшены резьбой. Из многочисленных памятников запомнилась усыпальница мастера-скорняка, силача, борца и поэта Пахлаван-Махмуда, жившего шестьсот пятьдесят лет назад. Народ так почитал эту могилу, что ханы завещали хоронить себя рядом с поэтом.

Морщины резьбы по дереву.

Осталось в памяти о Хиве вечернее чаепитие в домике хивинского старожила Юсуп-ака Ташпулатова. (На полу – чистое красное одеяло, гора лепешек. Самовар. Тихий разговор под пение сверчка.) Запомнилось лазание по винтовой лестнице на верх минарета. Запомнился крик муллы, созывавшего стариков на молитву, и чей-то молодой голос, певший вечером в темноте грузинскую «Сулико».

Особенно запомнилась хивинская ночь. Любой город ночь изменяет неузнаваемо. Тут же совсем теряешь ощущение времени. Где ты? Как ты попал сюда? Кривая улица ведет то вправо, то влево. Черные, непривычные силуэты строений. Кто-то кашлянул на другом конце города – слышно. Слышно: кто-то идет в темноте, шаги гулко отзываются в нишах дворцов. Где-то стрекочет швейная машинка, кто-то зовет собаку. Петляешь, петляешь по закоулкам и вдруг узнаешь силуэт трактора «Беларусь». Как он ухитрился проехать в такой тесноте? А это что за гора? Да это ж стена! Карабкаешься по не остывшему после жары глиняному откосу. Под лунным светом средневековый город сверху кажется синим. Сверкают голубые чешуйки на минаретах, плывет под крышами пахучий дым от костра – прямо под стеной во дворе девчонка с матерью пекут лепешки: накалили шар глиняной печи и теперь швыряют в отверстие тесто. Вместе с теплым воздухом кверху поднимается запах свежего хлеба.

Нынешняя Хива состоит из не похожих друг на друга двух городов. Старый город и новый. Новый для туристов большой ценности не представляет, но удобен для жизни – зеленый, прохладный, чистый. В городе швейная фабрика, ковровая фабрика, завод бытовой утвари. Но доходы с этой промышленности показались бы мелочью, если б пустить в оборот большой капитал старой Хивы. В разговоре о доходности туризма мы уже не раз вспоминали фразу миллионера Ротшильда, будто сказанную им при посещении Суздаля: «Дайте мне этот город на тройку лет, и я удвою свой капитал». Может быть, нам стоит расспросить Ротшильда, как это сделать? «Капитал Хивы» пока что дает очень немного. И это понятно, если гостиница города может приютить всего двадцать пять человек, а гостиница в стольном Ургенче (по соседству с Хивой), кажется, сто. Несмотря на это, приехать в Хиву все-таки надо. Пару дней можно перебиться у добрых людей или даже раскинуть палатку за городской стеной. И я уверен, не заслужу хулы за то, что заманил глянуть на город.

Звонкий кумган у меня на столе. Щелкнешь ногтем – гудит, как колокол. А сработан кумган почти из полосок старой-престарой меди – принесли кузнецу дырявую посуду, сделанную, должно быть, еще при первых ханах Хивы. Из нее старик и скроил кумган: «Нету меди, сынок».

Страна наша ежегодно производит много тонн меди. Понятно, что металл очень нужный, что это – провода, обмотки моторов. Но, может быть, можно хотя бы одну-две (!) тонны выделить на кумганы. Не ради посуды. Ее у нас вон сколько прессуют из алюминия! Ради древнего мастерства, которое вот-вот может угаснуть. А ведь оно тоже входит в «капитал старой Хивы». Если посчитать, то денежку, взятую у туриста за тот же кумган, можно с выгодой обернуть в ту же медь, нужную для моторов. Так ведь, наверное, надо хозяйствовать?

Отечество

Он мне понравился прямо с дороги. «До города – на трамвайчике», – сказали у самолета. Я поискал глазами трамвайный путь. Оказалось, речной трамвайчик. У пристани множество лодок. И тут же на воде – самолет. Ты первый раз видишь самолет на поплавках. На трамвайчике тебе объясняют: в этом краю на воду легче садиться, потому что воды больше, чем суши.

С реки ты в первый раз и видишь Тобольск. Ты видишь белые облака вдалеке, и среди них плывет что-то, заставляющее тебя вспомнить сказочные города в детских книжках. Кипенно-белые постройки на высоком темном мысу. Крепостная стена с башнями и бойницами, церкви, дома – все так высоко стоит на земле и так величаво плывет навстречу, что ты уже не можешь глаз отвести.

Почти час плывет белый город навстречу из синего далека. «Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят», – шутит капитан катера, хорошо понимая настроение приезжего человека.

А потом ты идешь по городу, по деревянным половичкам-тротуарам, сквозь которые проросла трава. По улице пастух гонит стадо. Мычание, скрипы ворот. Деревянные дома стоят в глубине палисадников в гущине облепихи, черемухи и берез. Как в деревне, пахнет пылью и молоком. Встречные ребятишки тебе, незнакомому человеку, вежливо говорят: здравствуйте. У пристани, на пятачке асфальта, танцуют парни и девушки. Клочок асфальта – новость для города, и подошвы молодых тоболяков скребут его под гитару с такой же радостью, с какой приезжий из мира, залитого сплошь асфальтом, ставит ногу на деревянный, пружинящий тротуар.

Жилой Тобольск – внизу, под горой. А вверху, на бугре, куда попадаешь по деревянной уже (более длинной, чем одесская) лестнице, стоит белая древность, при лунном свете еще более величественная, чем днем. Гостиница тоже тут, на горе. Новая постройка украшена неоновой вывеской. Это тоже новинка, на которую вечерами собирались глядеть любопытные…