Борис Павленок - Кино. Легенды и быль

– Хитришь? Я осенью проверю, если тут не вырастет кукуруза – голову оторву.

Осенью – бац! – приезжает помощник Никиты, Шевченко. А Шиманский ему фотографию собственную в кукурузных зарослях – метелки выше головы.

– А ты не встал на колени? Шиманский усмехнулся:

– Я перед всяким говном на колени не становлюсь.

– Так и доложить?

– Так и доложи.

В списке передовиков на очередной слет или совещание против фамилии Шиманского появилась запись, сделанная рукой первого секретаря Брестского обкома, П. М. Машерова: «Не брать. Может сболтнуть лишнее».

Я организовал восемь статей Шиманского о развитии колхозной демократии, их обсудили на бюро ЦК и порекомендовали проработать с сельским активом республики.

Изучая опыт лучших вожаков сельского хозяйства, я пришел к выводу, что выйти на высокий уровень производства мы не сможем. Сияли яркими достижениями отдельные маяки, большинство хозяйств перебивалось своды на квас, хорошо вели дело только мужики ухватистые и расторопные, вроде Орловского или Бядули, успевавшие слизнуть пенки. Хрущев заявлял, как всегда хлестко и категорично: «Дайте мне 30 (40?) тысяч хороших председателей колхозов, и я подниму сельское хозяйство». Самонадеянная глупость! Лучшим был тот, кто мог первым добежать и урвать из кучи благ. В родном отечестве катастрофически не хватало минеральных удобрений, хорошей техники, финансов, породного скота, высокоурожайных сортов семян, стройматериалов, короче, кругом был недохват. В тысячах колхозов работали за «палочки» в книге учета, платить за труд было нечем. Именно поэтому не ходили на работу в колхоз, предпочитая копаться на собственных грядках. Деревня нищала, крестьянин отбивался от рук, терял трудовые навыки и любовь к делу. Власть видела выход в том, чтобы прочнее оседлать командные высоты. Сверху вниз летели тысячи директив, снизу вверх липовые отчеты. Вся жизнь была погружена в атмосферу лжи. Мы в газете вели двойную игру, печатая заведомо пустые и вредные директивы, старались сеять семена правды, публиковать полезные советы и выкорчевывать бюрократизм. Только сейчас я понял, почему журналистику уравнивали с проституцией. От моего идеализма не осталось и следа.

Между тем я окончил заочную высшую партийную шкоду при ЦК КПСС и обрел, наконец, высшее образование. Учился шутя – запас ЦКШ оказался добротным. В курсе ВПШ помимо марксистской теории, истории, литературы было изучение основ практической экономики, агрономии, агрохимии, основ технологии металлургии, легкой и тяж( л ой промышленности, стройиндустрии, полагалось научится водить трактор. Руководство Белгосуниверситета пригласило меня вести курс теории и практики советской печати.

– Но я же еще сам студент!

– Нам нужен практик, кандидатов и докторов хватает,а у зав. кафедрой журналистики Зерницкого практика секретаря районной газеты.

Я знал этого маленького беспокойного человека Марка Соломоновича, которого мои коллеги звали, конечно же, Маркс Соломонович, а теоретический уровень характеризовали известным афоризмом: корреспонденция – это не статья, а статья – не корреспонденция.

Я отважно поднялся на кафедру с единственным намерением: рассказать будущим журналистам о том, как надо работать в газете. Живого материала хватало. А постановления ЦК по вопросам печати, что составляло теорию, помнил еще из ЦКШ. Не скрою, мне было приятно, что на мои лекции сбегались ребята с других потоков. Но вскоре забеспокоился: на последних скамьях изо дня в день стал появляться Маркс Соломонович. Копает, определенно копает. Надо готовиться к отражению доноса. Но все было просто, как яйцо. Наступила сессия в Высшей партийной школе, и я сел на студенческую скамью. Каково же было мое удивление, когда на кафедру поднялся Маркс Соломонович и начал читать конспект моей университетской лекции. Более того, я и экзамен пошел сдавать ему. Разговора он не затеял, а просто сказал:

– Дайте вашу зачетку.

Я протянул ее и добавил:

– Надеюсь, четверку заслужил.

– Шесть я поставить не могу. Спасибо, молодой человек.

Не знаю, каким путем вычислил меня первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Кирилл Трофимович Мазуров, но в один прекрасный день он пригласил меня к себе и огорошил предложением:

– Пойдете ко мне помощником?

Я растерялся и принялся молча рассматривать завитки древесины на полированной крышке стола. Выждав две-три минуты, он продолжал:

– Может, вам подумать надо, посоветоваться? – ироническая усмешка скользнула по губам и растаяла.

Я начал поправлять галстук, впопыхах одолженные у кого-то из товарищей – страсть не любил эту часть туалета мне казалось, что он сидит криво. Мазуров смотрел на меня, в глазах играла смешинка: ей-богу, он угадал мои мысли. Это приободрило меня:

– С кем посоветоваться? С товарищами по работе, с женой? Насколько я понимаю, когда предлагают такую должность, советоваться ни с кем нельзя. Есть недруги, есть друзья, мало ли что присоветуют да еще и разболтают. А думать – хоть час, хоть минуту, какая разница, мозгов не прибавится...

– Значит...

– Дайте отдышаться, поджилки трясутся. Это ж какая ответственность! А если не получится?

– Прогоню, только и всего, а как же иначе? – глаза его сверкнули озорством. – Значит, договорились?

Никак не пойму – человек серьезный, а манера говорить как бы мальчишеская, ироничная. У меня невольно вырвался тяжелый вздох. Тебе, начальник, шуточки, а мне каково? Не нужно долго ломать голову, чтобы понять, что жизнь возносит меня на большую высоту. Шутки шутит кандидат в члены Политбюро ЦК, человек с портрета. Сегодня здесь, а завтра, быть может, казенный дом и дальняя дорога... И все же ответ давать надо.

– Когда на работу выходить?

– А что не спрашиваете, какая будет работа?

– Все равно скажете, зачем время попусту тратить? Бумажная, полагаю.

Он засмеялся:

– Вот это деловой подход... День на то, чтобы очистить стол в редакции от компромата – любовных писем и всякого такого... – он нажал кнопку и вызвал первого помощника. – Виктор, Покажи Борису Владимировичу кабинет, выпиши удостоверение, введи в курс дела. Только держи ухо востро: он парень лихой, – улыбнувшись, он протянул руку.

Я вспоминаю время, проведенное возле него, как самое счастливое в моей жизни. Человек высокой культуры и разносторонней образованности, по-житейски мудрый, обладающий ровным характером и сдержанный, простой в общении и обаятельный – у него было чему поучиться. Но главное, что он дал, и к чему я стремился – дал полную свободу в выражении мыслей и слов. Я, наконец, стал свободным!

Первое задание, которое получил, меня не только озадачило, ошеломило.