Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]
- Название:От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:1973
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант] краткое содержание
От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Если оценивать искусство абсурда с точки зрения практической, то оно представится одной из разновидностей «бунта волосатых» против капиталистических порядков. С точки зрения идеологической это явление выглядит своеобразней.
Вот уже в течение трех столетий, начиная с «века гениев» (XVII), абстрактный рационализм потчует смертных аксиомами автоматической неизбежности божьего царства на земле. Лейбниц, например, уверял, что это царство «достигается именно вследствие естественного хода вещей, в силу предустановленной на все времена гармонии между царством природы и царством благодати, между Богом как архитектором и Богом как монархом». Успокоительная вера эта выступала в разных обличьях. Сегодня она ярче всего, пожалуй, выражена на Западе в сциентизме (наука — всесильный благодетель и исцелитель от всех зол).
Деятельность абсурдистов — реакция против спекуляций автоматического прогресса. Абсурдисты не создают философских систем. Их задача — разрушить до основания расслабляющее души представление о том, что все идет к лучшему в этом лучшем мире. Это, по словам одного немецкого исследователя, «скорее восстание против привычного мировоззрения, чем против привычной формы». Тряхнуть человечество, пробудить его от блаженной дремоты, выбить ложные иллюзии, показать бессмыслицу существования, втолковать, что жизнь — отчаяние,— вот задача абсурдистов. А потом, когда человек почувствует ужас бытия, когда окажется лицом к лицу с собственным отчаянием,— вот тогда он будет готов, чтобы действовать.
Таким образом, абсурд начинает с посылки: человек живет не в упорядоченном мире, а в мире хаотическом, принципиально недоступном порядку, в мире, сумасшедшем с самого начала.
Этой же посылкой абсурд и кончает.
Эрих Фромм, преобразивший концепцию Фрейда в духе экзистенциализма, описывает положение человека в современном капиталистическом обществе такими словами: «Колоссальные города, в которых затерялась личность, высоченные, как горы, дома, непрерывная словесная и музыкальная бомбардировка по радио, кричащие заголовки, меняющиеся три раза на день и не дающие никакой возможности отделить важное от не важного, ревю, где сотни девушек с точностью часового механизма, исключающей все индивидуальное, показывают свое мастерство, словно подражая гигантской машине, подстегивающие ритмы джаза — все это и многое другое создает атмосферу, в которой отдельный человек кружится в безмерном пространстве безвольной и бессильной крошечной пылинкой». В результате у человека возникает «все растущее чувство одиночества, неуверенности, возникает сомнение в смысле существования, положения человека в мире, и в конце концов берет верх чувство бессилия и собственного ничтожества».
Э. Фромм не скрывает, что эти особенности современной психики характеризуют не личность вообще, а личность, обитающую в капиталистическом обществе.
Абсурдисты тоже описывают смятение отчужденного человека. Однако в отличие от Э. Фромма они не принимают во внимание общественный строй, общественные порядки. «Ни одно общество не способно устранить человеческое несчастье, никакая политическая система не может избавить нас от отчаяния жизни, от страха смерти, от нашей жажды абсолюта». Абсурдисты считают само человеческое бытие, каким бы оно ни было, абсурдом. Перед лицом неминуемой смерти отдельная человеческая личность — ничто. Прибывший из небытия и скрывающийся в небытии человек — не больше чем «мертвец в отпуске». Перед лицом смерти верить в какие-то утешительные, освященные вековой традицией цели, идеалы, верить в бога — во всякого, как бы он ни назывался, в любого бога с маленькой или с большой буквы, в Вечный разум, в Абсолютный дух и в прочие воплощения высшего божества — бессмысленно. Во что ни верь, факт остается фактом: человек заброшен в мир, который ему чужд. И абсурд заключается «в противопоставлении человека, который спрашивает, и мира, который против здравого смысла молчит».
Искусство абсурда со всеми его крайностями — порождение капиталистического образа жизни. Однако мне кажется чрезмерным утверждение о том, что чувство одиночества «характерно для мироощущения тех слоев мелкой буржуазии, которые, неуклонно вытесняемые крупным монополистическим капиталом, теряют почву под ногами» (А. Михеева, «Когда по сцене ходят носороги...». М. 1967, стр. 160).
И чувство одиночества и чувство глубокого отчаяния могут испытывать не только слои мелкой буржуазии, вытесняемые крупным монополистическим капиталом. Однажды таким «абсурдистом» оказался Лев Толстой. Вскоре после смерти брата он писал: «К чему всё, когда завтра начнутся муки смерти со всею мерзостью подлости, лжи, самообманыванья и кончатся ничтожеством, нулем для себя... правда, которую я вынес из 32 лет, есть та, что положение, в которое нас поставил кто-то, есть самый ужасный обман и злодеяние, для которого бы мы не нашли слов (мы либералы), ежели бы человек поставил бы другого человека в это положенье. Хвалите Аллаха, Бога, Браму. Такой благодетель. «Берите жизнь, какая она есть», «Не Бог, а вы сами поставили себя в это положенье». Как же! Я и беру жизнь, какова она есть, как самое пошлое, отвратительное и ложное состояние».
Разница здесь простая: абсурдисты находятся в состоянии устойчивого безысходного отчаяния. А черное отчаяние Льва Толстого улетучилось и побудило его еще настойчивей пробиваться к смыслу жизни. В своих поисках великий писатель земли русской набрел на того самого бога, в лицо которого бросал когда-то свое ядовитое «как же!». Тем не менее вехами его духовных исканий остались художественные произведения, по сей день восхищающие мир.
«Вечные вопросы» вставали и перед Буниным. Но отношение к ним обоих писателей было разным. Лев Толстой всю свою жизнь разгадывал, что такое бытие, смерть, бог, добро и зло, что такое бесконечность, бессмертие. Бунин, по самой сути своей чисто художественной натуры чуждый всяческого умствования, перечислял эти вопросы в том виде, как они возникали перед ним и перед его юным героем, и смирялся перед их неразрешимостью. «В загадочности и безучастности всего окружающего было что-то даже страшное»,— думал Алеша. Под этим его наблюдением, наверное, расписались бы и Беккет и Ионеско.
И тем не менее получилось так, что роман «Жизнь Арсеньева», написанный писателем, не помышлявшим о полемике с Камю или Беккетом, оказался одним из тех удивительных сочинений, которые опрокидывают мрачные построения абсурдистов, и не мудреными рассуждениями, а фактами жизни.
Абсурд здесь опровергается как бы походя и тем не менее вполне убедительно.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: