Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]
- Название:От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:1973
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант] краткое содержание
От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Изображая трагизм отчуждения, абсурдисты не пытаются объяснить это отчуждение социальными причинами. Противопоставляя человека миру, они подчеркивают фатальную отдельность личности. Общество для них — нечто безликое, бесформенное, не более чем «миллионы одиночек».
Абсурдист отсекает человека от мира, извлекает его из общественных связей, заставляет как бы извне взирать на мир, в котором помимо его воли разыгрываются нелепые трагикомедии.
Бунин изображает и себя и своего Алешу иначе. Алеша воспринимает мир не снаружи, а изнутри, воспринимает как свой мир. Он не сторонний зритель, а необходимая частица бытия, неотделимая. от его структуры и стремительного потока.
«А поздним вечером, когда сад уже чернел за окнами всей своей таинственной ночной чернотой, а я лежал в темной спальне в своей детской кроватке, все глядела на меня в окно, с высоты, какая-то тихая звезда... Что надо было ей от меня? Что она мне без слов говорила, куда звала, о чем напоминала?»
Во многих других местах романа местоположение Алеши определено с такой же отчетливостью. Алеша — как бы сердцевина вселенной, и бесчисленные нити ее как в фокусе пересекаются в его душе. Он страстно пускается доказывать Лике, «что нет никакой отдельной от нас природы, что каждое малейшее движение воздуха есть движение нашей собственной жизни».
Жить в этом мире нелегко. Бунин не скрывает ни безобразия смерти, ни тяжести одиночества. Но что бы там ни было, человек соединен с миром родственной связью: «Солнце уже за домом, за садом, пустой, широкий двор в тени, а я (совсем, совсем один в мире) лежу на его зеленой холодеющей траве, глядя в бездонное синее небо, как в чьи-то дивные и родные глаза, в отчее лоно свое».
Хронологически эти чувства принадлежат трехлетнему мальчугану, растущему на заброшенном степном хуторе. Но здесь особенно важно вспомнить, что фраза в «Жизни Арсеньева» непроста, что чувства и думы Алеши надо воспринимать сквозь повествование писателя Бунина. Торжественную искренность близких и понятных каждому строк об отчем лоне опять-таки нужно отнести в большей степени к многоопытному, стареющему Бунину, чем к маленькому Алеше.
Двухголосье фразы, доносящейся сразу из прошлого и из настоящего, от героя и от рассказчика, придает этой мысли особенную, пророчески-убеждающую силу. Видно, есть все-таки «вечные чувства» (например, чувство родины), которые, возникнув на заре осмысленного детства, сохраняют до самого конца устойчивую, незыблемую чистоту.
Неразрывная связь с миром — одно из самых живительных чувствований. Даже абсурдисты в качестве лекарства от одиночества предлагают насильственное восстановление этой связи.
У Камю есть маленький рассказ под названием «Бракосочетание в Типаса».
Герой рассказа попадает на пустынный берег моря. Вокруг — дикие цветы, руины старых, древних строений. Герой сообщает: «Я знаю, что даже здесь я никогда до конца не сближусь с миром. Мне нужно раздеться донага и броситься в море, растворить в нем пропитавшие меня земные запахи и своим телом сомкнуть объятия, о которых издавна, прильнув устами к устам, вздыхают земля и море».
Герой Камю опутан невидимыми путами, которые уже невмоготу терпеть, от которых во что бы те ни стало надо освободиться. Видимо, это нелегко. Во всех действиях проступает что-то отчаянное, насильственное.
«Сейчас я брошусь наземь и, валяясь по полыни, чтобы пропитаться ее запахом, буду сознавать, что поступаю согласно истинной природе вещей, в силу которой солнце светит, а я когда-нибудь умру».
Отчаянность оправдана условиями, которые Камю полагает обязательными «бракосочетания». Природа согласна «сочетаться» с человеком, если он «смоет» с себя все человеческое, приобретенное за многие тысячелетия эволюции, то есть повторит судьбу древних развалин. «Сочетавшись с весной, руины опять стали камнями и, утратив наведенную людьми полировку, вновь приобщились к природе».
Камю предлагает либо вечные муки отчуждения, либо «задний ход» — возвращение к пещерным временам, утрату «полировки» цивилизации.
Любой человек, по Камю,— несчастное существо, лишенное памяти прошлого, «памяти родины».
Человек, изображенный в романе Бунина, опровергает эту мрачную конструкцию. Почти каждая страница «Жизни Арсеньева» пропитана благородной памятью прошлого. Она, эта память, живет в мальчугане Алеше, в его сознании и подсознании, она помогает оценивать «дела и дни», определять отношение к миру.
Отвозя Алешу в гимназию, отец, указывая на ворона, заметил, что эти птицы живут по нескольку сот лет, и ворон, может быть, жил еще при татарах: «В чем заключалось очарованье того, что он сказал и что я почувствовал тогда? В ощущенье России и того, что она моя родина? В ощущенье связи с былым, далеким, общим, всегда расширяющим нашу душу, наше личное существование, напоминающим нашу причастность к этому общему?»
С такой же силой выражает Бунин благотворное, образовывающее влияние, которое оказывает на душу культура народа, бесценное достояние, накопленное человечеством, — предания, летописи, книги, сохранившие историю в слове.
Читанное, книжное неразрывно сплавлено в душе Бунина с личным, пережитым: «Помню крещенские морозы, наводящие мысль на глубокую древнюю Русь, на те стужи, от которых «земля на сажень трескалась»: тогда над белоснежным городом, совершенно потонувшимм в сугробах, по ночам грозно горело на черно-вороненом небе белое созвездие Ориона, а утром зеркально, зловеще блистало два тусклых солнца и в тугой и звонкой недвижности жгучего воздуха весь город медленно и дико дымился алыми дымами из труб и весь скрипел и визжал от шагов прохожих и санных полозьев... ».
Все, о чем пишет Бунин, ощутимо, осязаемо, материально. Недаром один американский философ заметил (безотносительно к Бунину): «Сам (русский) язык мешает вам или, во всяком случае, отбивает у вас охоту быть экзистенциалистом».
Ни Алеше, ни Бунину не дано понять, в каком направлении движется история. Но то, что ход истории зависит от человека и движение мира не абсурдный круговорот, а стремление к совершенству, — это они ощущали очень хорошо.
Бунин открывает перед нами радостные, прекрасные картины движущегося мира: «Прекрасна — и особенно в эту зиму — была Батуринская усадьба», «Прекрасны были и те новые чувства, с которыми я провел мою первую зиму в этом доме», «И прекрасна была моя первая влюбленность...», «А потом пришла весна, самая необыкновенная во всей моей жизни». И дымка грусти веет над страницами книга не оттого, что часто Алешу постигают разлуки и разочарования, а от сознания, что всему суждено кончиться — даже разлукам и расставаниям.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: