Николай Гуданец - Загадка Пушкина

Вряд ли следует кичиться тем, что одна безграмотность приходилась в среднем лишь на 3,2 года писательского стажа. Дело тут не в статистике, настораживает сам факт: поэт не всегда ладит с родным языком.

Тем более, лишь в одной статье А. Ф. Воейкова о «Руслане и Людмиле» подмечено гораздо более пяти ошибок, хотя и не всегда мнение критика справедливо; приведу лишь некоторые его замечания:

Из мощных рук узду покинув.

Или просто узду покинув , или из мощных рук узду кинув ,

Наш витязь старцу пал к ногам .

Надлежало бы сказать: к ногам старца или в ноги старцу .

Светлеет мир его очам .

По-русски говорится: светлеет мир в его очах .

Узнал я силу заклинаньям .

По-русски говорится: силу заклинаний ,

Досель я Черномора знала

Одною громкою молвой .

Правильнее: по слуху, по одной молве .

Уста дрожащие открыты ,

Огромны зубы стеснены .

Или открыты и уста и зубы, или уста закрыты, а зубы стиснуты 29.

По поводу этой рецензии Пушкин сбивчиво и горячо негодует в письме Гнедичу (4 декабря 1820 г.): «Кто такой этот В. который хвалит мое целомудрие, укоряет меня в безстыдстве, говорит мне: красней , нещастной? (что между проччим очень неучтиво), говорит что характеры моей поэмы писаны мрачными красками этого нежного, чувствительного Корреджио и смелою кистию Орловского , который кисти в руки не берет а рисует только почтовые тройки да Киргизских лошадей? Согласен со мнением неизвестного эпиграммиста — критика его для меня ужасно как тяжка » (XIII, 21, выделено автором).

По-видимому, досада оказалась такой жгучей, что Пушкин целиком отмел замечания Воейкова, включая даже несомненно точные. Спустя десять лет он не включил в реестр своих ошибок ни единого слова из обидной статьи, где наряду с комплиментами содержался обширный анализ разнокалиберных погрешностей.

Далее в пушкинских набросках «Опровержение на критики…» следует такой пассаж: «У нас многие (между прочими и г. Каченовский, которого, кажется, нельзя упрекнуть в незнании русского языка) спрягают: решаю, решаешь, решает, решаем, решаете, решают вместо решу, решишь и проч. Решу спрягается как грешу » (XI, 147, курсив автора).

Здесь Пушкин попросту запутался в трех глаголах: грешить, решить и решать . Однако в запальчивости он утверждает, что глаголы совершенного и несовершенного вида спрягаются одинаково — лишь на том основании, что они рифмуются между собой. А значит, по аналогии с «буду грешить», следует спрягать: «буду решить». Лингвистическое открытие, осененное столь высоким авторитетом, осталось втуне и, насколько мне известно, научному исследованию почему-то не подвергалось.

Тот обескураживающий факт, что Пушкин был не в ладах с грамматикой русского языка, сам поэт признавал с трогательной самонадеянностью, и даже бравировал этим. Сохранилось свидетельство современницы об эпизоде времен ссылки в Михайловском.

«Маменьке вздумалось, было, чтоб я принялась зубрить грамматику, да ведь какую, — ни больше, ни меньше, как ломоносовскую! Я принялась, было, но разумеется, это дело показалось мне адским мучением. — „Пушкин, заступитесь!“ Стал он говорить маменьке, и так убедительно, что она совсем смягчилась; когда же Пушкин сказал: „я вот отродясь не учил грамматики и никогда ее не знал, а слава Богу, пишу помаленьку и не совсем безграмотен“, — тогда маменька окончательно отставила Ломоносова» 30.

Самодовольство поэта не имело под собой достаточных оснований. В воспоминаниях Л. С. Пушкина о знаменитом брате читаем: «Аттестат, выданный ему из Лицея, свидетельствовал между прочим об отличных успехах его в фехтовании и танцевании и о посредственных в русском языке» 31. Это, казалось бы, курьезное обстоятельство на самом деле глубоко симптоматично.

В большинстве изданий пушкинские тексты, разумеется, приведены в соответствие с грамматическими нормами. Но непосредственное знакомство с его черновиками производит удручающее впечатление, ибо каждая страница пестрит грубейшими орфографическими и пунктуационными ошибками. Увы, Пушкин был ужасающе, несусветно безграмотен.

Бесспорно, уровень грамотности является показателем общей культуры. Поэтому гений и демиург литературного языка, допускающий грубые ошибки чуть ли не в каждой фразе, выглядит, прямо скажем, экзотически.

Почетный титул «создатель русского литературного языка» накрепко прирос к Пушкину. Разумеется, литературоведение не имеет ничего общего с патентным бюро, а создателю литературного языка никаких преференций не полагается. Все равно как-то обидно за подлинного отца русского языка Ломоносова, не говоря уже о Карамзине, Жуковском и Батюшкове, у которых Пушкин учился поначалу, преодолевая влияние Державина. При этом до конца жизни поэт все же не обрел тонкого языкового чутья, грешил то галлицизмами, то старославянизмами.

С другой стороны, нелепо и несправедливо было бы отрицать, что именно под пером Пушкина русский язык в полной мере обрел и титаническую мощь, и колдовское обаяние. Бесспорным остается чеканное высказывание И. С. Тургенева: «Он дал окончательную обработку нашему языку, который теперь по своему богатству, силе, логике и красоте формы признается даже иностранными филологами едва ли не первым после древнегреческого» 32.

И все-таки язык Пушкина, увы, сплошь и рядом бывает далеким от совершенства.

Поскольку такое утверждение выглядит кощунственным и еретическим, сошлюсь на цитату из статьи академика А. С. Орлова: «В прозе Пушкина несовершенства речи указать труднее, чем в стихах, где поэту приходилось, например, то избегать многосложных слов, то наоборот искать их, а временами и измышлять для метра языковые новотворки. Но даже явные как будто случаи несовершенств речи у Пушкина хотелось бы, да и возможно, объяснять как намеренные» 33.

Обратите внимание, ученый с подкупающей искренностью сознается в стремлении принимать желаемое за действительное: «хотелось бы, да и возможно». Если когда-нибудь пушкиноведение обзаведется гербом, эти слова могут украсить его в качестве девиза. Притом академик заведомо готов не верить глазам своим, ведь « случаи несовершенств », хоть и « явные », но « как будто », иными словами, померещились.

Остается лишь пожалеть, что литературовед не подкрепил свое мнение конкретными примерами. Но можно лишь приветствовать то далеко не академическое простодушие, с которым А. С. Орлов подметил, что «несовершенства речи» у Пушкина вызваны необходимостью соблюсти стихотворный размер. Скажем прямо, стремление « измышлять для метра языковые новотворки » всегда было и остается прерогативой графоманов.