Николай Гуданец - Загадка Пушкина

На этом обзор приключений Пушкина в конспирологической сфере можно закончить.

Пора обсудить, как и почему грянул кризис.

Начало 1822 г. ознаменовалось мрачным событием: 6 января был заключен в тюрьму майор В. Ф. Раевский, активист Южного общества и масон, поэт, близкий друг Пушкина.

В своих мемуарах декабрист рассказал, что накануне вечером к нему явился взволнованный Пушкин, подслушавший спор между двумя генералами, наместником Бессарабии И. Н. Инзовым и командиром 6-го пехотного корпуса И. В. Сабанеевым. Последний требовал взять под стражу Владимира Раевского, руководителя школы для солдат. Однако Инзов категорически ему возражал.

Предупреждение друга о грозящем аресте офицер воспринял бестрепетно. На следующий день его вызвали к генералу Сабанееву для беседы. Судьбу Раевского решила одна фраза: «если ваше превосходительство требует, чтоб я вас боялся, то извините меня, если я скажу, что бояться кого-либо считаю низостью» 153. При этих словах лицо у генерала исказилось от судорог. Последовал арест.

Владимир Раевский шесть лет провел в одиночном заключении при отсутствии прямых улик, по одному лишь подозрению в антиправительственной агитации среди солдат, которых учил грамоте. Однако подпольщик ни в чем не сознался и никого не выдал.

Однажды в камеру подследственного вошел отец-основатель российской военной тайной полиции, генерал П. Д. Киселев. Раевский вспоминает о той беседе: «Он объявил мне, что государь император приказал возвратить мне шпагу, если я открою, какое тайное общество существует в России под названием „Союза Благоденствия“. Натурально, я отвечал ему, что „ничего не знаю. Но, если бы и знал, то самое предложение вашего превосходительства так оскорбительно, что я не решился бы открыть. Вы предлагаете мне шпагу за предательство?“» 154.

Тут герой Отечественной войны Киселев «несколько смешался». Наверняка вспомнил, что его собеседник награжден золотой шпагой за храбрость в бою под Бородино.

Следственная комиссия по делу Раевского вынесла смертный приговор. После чего последовало разбирательство еще в пяти правительственных комиссиях, и наконец в 1827 г. В. Ф. Раевского лишили дворянства, офицерского чина, всех наград и сослали на поселение в Сибирь. Там он провел 29 лет, жил крестьянским трудом, устроил школу для крестьянских детей.

Владимир Раевский отличался блестящим умом, великолепным образованием 155и недюжинным поэтическим талантом. В его стихах сверкают перепады напряженно яркой, парадоксальной мысли. Он владел редким для своего времени умением строить рассуждения не только посредством силлогизмов и риторических фигур, но цепочками броских контрастных образов.

Те, кто не читал произведений Раевского, тем не менее могут составить некоторое впечатление о его стиле и манере поэтического мышления. Достаточно прочитать пушкинскую оду «Наполеон» (1821). Это замечательное стихотворение, написанное в разгар дружбы с Раевским, стоит особняком среди всех пьес Пушкина вообще.

Голословным быть не хочется, но здесь не к месту предпринимать детальный анализ того, как поэтические находки Владимира Раевского преломились в пушкинском «Наполеоне». Можно предложить читателю небольшую викторину: попробуйте различить, не сверяясь с текстом, где здесь чьи строки:

«гидра дремлющей свободы»;

«погибельное счастье»;

«И в бездну упадет железной злобы трон!»;

«Оцепенелыми руками // Схватив железный свой венец, // Он бездну видит пред очами…»;

«негой сладкой чувства жжет»;

«блистательный позор»;

«Пора воззвать // Из мрака век полночной славы»;

«Их цепи лаврами обвил»;

«Бессмертие души есть казнь для преступленья» 156.

Поразительные образы, но совершенно чуждые ранней пушкинской поэзии, не так ли?

Примечательно, что перу Раевского принадлежит занятный рассказ «Вечер в Кишиневе» 157, посвященный разбору лицейского стихотворения Пушкина «Наполеон на Эльбе» (1815). Наверняка два друга обсуждали между собой и эту пьесу, и судьбу Наполеона. По свидетельству И. П. Липранди, довольно часто Пушкин затевал с В. Ф. Раевским «спор, иногда очень горячий», причем «с видимым желанием удовлетворить своей любознательности, и тут строптивость его характера совершенно стушевывалась» 158.

Видный пушкиновед М. А. Цявловский предпринял реконструкцию по черновикам двух неоконченных пушкинских посланий 1822 г. и установил, что они написаны в ответ на тюремные стихи Владимира Раевского 159. Можно предположить, что стихотворения «Один, один остался я…» (апрель 1822 г.) и «Узник» также стали откликом на арест лучшего друга.

В тюрьме Владимир Раевский написал стихотворение «К друзьям», где обращался, в частности, к « певцу Кавказа », которому надлежит снискать « лавры Бейрона ». Как поясняет М. А. Цявловский, в послании узника содержится «призыв к Пушкину стать гражданским поэтом, поэтом-патриотом»:

Другими словами, арестованный поэт предлагает опальному другу писать все тот же самый « либеральный бред », который возмутил членов Государственного Совета и стал официальным предлогом для высылки «певца свободы» в Бессарабию.

Известны две редакции стихотворения «К друзьям», и Ю. Г. Оксман обоснованно считал, что в руки Пушкина попал гораздо более жесткий текст 161, а именно:

Вряд ли благородный смельчак Раевский осознавал, до чего щекотливую ситуацию создает он своим посланием. Мужественный призыв к борьбе с властями, звучащий из-за тюремной решетки, далеко не всякого может воодушевить.

На стихотворение друга Пушкин попробовал откликнуться незаконченным стихотворением «Не тем горжусь я, мой певец…». Этот черновой набросок представляет собой, как доказал М. А. Цявловский, первое послание к Раевскому. И в нем прослеживаются явные текстуальные переклички с тем вариантом стихотворения «К друзьям», который Ю. Г. Оксман считает первоначальным.

Сначала Пушкин сделал в тетради набросок первых строк:

Затем продолжил стихотворение на том же листе и на его обороте: