Николай Гуданец - Загадка Пушкина

Но все это случится после.

А тогда, в Бессарабии, жизнь поэта ознаменовалась крупнейшим для него событием. Его приняли в масоны. В Кишиневском дневнике Пушкин указал, что его вступление в ложу состоялось 4 мая 1821 г. (XII, 303). Тут крохотная неточность, речь идет лишь о предварительном собрании, а собственно учреждение ложи «Овидий» состоялось 7 июля 143.

Возникла необходимость расставить акценты. В рамках данной статьи не имеет значения, какая доля истины содержится в параноидальных брошюрках о масонстве и его роли в мировой истории. Речь идет совсем о другом, и даже не о том, что и отец, и дядя поэта имели масонское посвящение. Необходимо понять, как воспринял свое вступление в братство вольных каменщиков редкостно самолюбивый юноша, изнывающий под « железной стопой » царской власти, лишенный всякой опоры и поддержки.

Крайне важное свершение в жизни Пушкина традиционно недооценивают.

Сугубо штатский « избранник небес » получил точку опоры. Сбылась его мечта, лишь первая в цепочке головокружительных планов. Влиятельное и многочисленное тайное общество не только сулило поддержку молодому одинокому честолюбцу, оно открывало ему путь к вершинам власти.

Примечательна фраза Пушкина в письме В. А. Жуковскому, написанном в конце января 1826 г. из Михайловского: «Я был массон в Киш. ложе, т. е. в той за которую уничтожены в России все ложи» (XIII, 257).

Если вдуматься, утверждение весьма спорное. Обратимся к фактам.

Еще в ноябре 1821 г. из Санкт-Петербурга в Кишинев приходит запрос от начальника Генштаба кн. П. М. Волконского касательно г-на Пушкина, который связан с масонской ложей «некоего князя Суццо» в Кишиневе. И. Н. Инзову велено «донести его императорскому величеству, в чем состояли его занятия со времени определения его к вам, как он вел себя, и почему вы не обратили внимания на занятия его по масонским ложам?» Генералу повторно предписывается учинить «самый ближайший и строгий надзор» 144за опальным сочинителем.

В ответ бессарабский наместник сообщает: «Г. Пушкин, состоящий при мне, ведет себя изрядно. …относительно же занятия его по массонской ложе, то по неоткрытию таковой не может быть оным, хотя бы и желание его к тому было» 145. Следует принять во внимание, что Инзов сам является масоном, а к своему поднадзорному он питает отеческую любовь.

После чего в письме И. Н. Инзову от 30 января 1822 г. кн. П. М. Волконский приказывает закрыть ложу, ничуть не смущаясь отсутствием оной 146.

Вне всякого сомнения, И. Н. Инзов предупредил своего любимца о повышенном интересе, который питают к нему столичные власти в связи с масонством.

И вот 1 августа 1822 г. последовал Высочайший рескрипт на имя управляющего министерством внутренних дел графа В. П. Кочубея «О уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ». Разрешенное Александром I масонство в России переживало бурный расцвет, отчего император начал всерьез опасаться усиления западных веяний и агентов влияния.

Цепочка этих реальных событий переплелась в мозгу Пушкина достаточно причудливым образом. Он решил, что правительство предприняло решительные меры именно в связи с его членством в ложе «Овидий».

Между тем свежеиспеченная ложа в Кишиневе никак не могла подорвать устои самодержавия. Она объединила горстку провинциальных офицеров и чиновников, а возглавил вольных каменщиков генерал П. С. Пущин, далеко не революционер, придерживавшийся умеренных взглядов [2] Кстати, Ю. М. Лотман совершенно не понимает соль пушкинского стихотворения генералу Пущину «В дыму, в крови, сквозь тучи стрел…» (1821), считая его «конспиративным посланием от одного заговорщика другому» 147 . В посвященном «каменщику почтенному» неперебеленном стихотворении 148 поэт откровенно потешается над «грядущим Квирогой» (II/1, 204), который берет остроконечный масонский молоток и провозглашает свободу при ликовании «просвещенного им» темного града Кишинева. Надо полагать, мастеру ложи так и не довелось насладиться красотами озорного текста. .

Формально ложа «Овидий» не просуществовала ни единого дня, поскольку она так и не прошла инсталляцию в соответствии с уставом 149.

Казалось бы, самодержец не мог ополчиться на все российское масонство чохом из-за таких пустяков.

А теперь вспомним уже высказывавшуюся догадку о том, что Пушкин мечтал повторить в России карьеру великого корсиканца. Возможно, поначалу иным читателям мое предположение показалось бестактным, нелепым и к делу не идущим. Но только эта гипотеза дает вразумительное объяснение абсолютно невероятному утверждению Пушкина в упомянутом письме.

Сами посудите, ну неужто император наложил запрет на всех российских вольных каменщиков из-за кучки неофитов в Бессарабии? Да кому могла взбрести в голову подобная чушь?!

Представьте себе, в одну голову этакая дичь затесалась. Уж кто-кто, а Пушкин знал, что в масонскую ложу «Овидий» вступил ни много, ни мало избранник небес и главный враг царствующего монарха, будущий российский Наполеон.

Иначе истолковать его похвальбу перед Жуковским невозможно.

А недели за две до того письма, 11 января 1825 г., ссыльного поэта навестил его бесценный друг И. И. Пущин. В мемуарах декабрист поведал, как по ходу дружеской беседы вдруг «он спросил меня: что об нем говорят в Петербурге и Москве? При этом вопросе рассказал мне, будто бы император Александр ужасно перепугался, найдя его фамилию в записке коменданта о приезжих в столицу, и тогда только успокоился, когда убедился, что не он приехал, а брат его Левушка» 150.

Хотя Пущин попытался разубедить друга, тот наверняка продолжал тешиться мыслью, что государь всея Руси приходит в неодолимый ужас и трепет при виде его фамилии. Насколько можно судить по письму к Жуковскому, в конце января его психическое состояние не слишком изменилось.

По счастью, на обсуждение столь деликатной темы, как душевное здоровье Пушкина, в науке не наложено табу.

Еще в 1899 г. профессор психиатрии В. Ф. Чиж, отвергая домыслы зарубежного мракобеса Ч. Ломброзо, писал: «тот несомненный факт, что А. С. Пушкин обладал идеальным душевным здоровьем, окончательно опровергает теорию о родстве или близости между гением и помешательством» 151.

Но фантастические хвалы профессора, увы, противоречат многим интригующим фактам из биографии поэта. Мной приведены только два таких случая, но их вполне достаточно, чтобы любой читатель, даже не слишком сведущий в медицине, пришел к интересным выводам.

В завершение темы отмечу, что впоследствии самый опасный масон России, нагонявший ужас на императора, потерял всякий интерес к тайным обществам. Художник В. А. Тропинин рассказывал, что в 1826 г. заметил у Пушкина длинный ноготь на мизинце, служивший отличительным признаком вольных каменщиков. Тогда живописец сделал масонский знак, на который Пушкин вместо ответа погрозил пальцем 152.