Николай Гуданец - Загадка Пушкина

Другими словами, в черновиках завалялась строфа, отшлифованная и хлесткая, но ее все никак не удавалось приспособить к делу. Как отдельное стихотворение она выглядела куцей.

И Пушкин просто-напросто состыковал два текста, добавив новое начало к старой концовке. Он даже не дал себе труда перебелить готовое стихотворение целиком и вчитаться в него. Вместо второй строфы в черновом автографе значится: «Пасит<���есь> м<���удрые народы>». (II/2, 1133) Охваченный горячкой вдохновения, Пушкин не удосужился переписать шесть заключительных строк, пометив их обрывочной условной записью.

Позже, посылая стихотворение А. И. Тургеневу в письме от 1 декабря 1823 г. (XIII, 79), он по недосмотру пропустил строку «Вас не разбудит чести клич». Не имея перед глазами готовый оригинал, переписывал по памяти, а память подвела. Такую же лакуну содержит и пушкинский автограф ЛБ № 2367, л. 25 об. (II/2, 1133).

В результате поэт не обратил внимания на то, какая нелепость возникает на стыке нового начала и старой концовки.

Давайте заглянем в черновик стихотворения «Мое беспечное незнанье…», из которого впоследствии отпочковались «Демон» и «Свободы сеятель пустынный…».

По наущению демона кардинально изменилось мировоззрение поэта:

Как видим, здесь шесть последних строк органично завершали мысль автора. Их презрительная горечь порождена трезвым и беспощадным, «демоническим» взглядом на людей.

Но в «Сеятеле» те же строки попали в другой контекст и, соответственно, стали непосредственным выводом, который делает из личного опыта вольнолюбивый стихотворец. Получилась удручающая ерунда. Выходит, народы (именно народы, во множественном числе) не только России, но и Греции, Италии, Испании и Португалии названы стадом, недостойным даров свободы, по одной-единственной причине. Они не отозвались на « чести клич », прозвучавший из уст русского сеятеля свободы , Пушкина А. С. Вот логика пушкинского стихотворения, прямо следующая из его композиции.

По фатальной небрежности поэт сам не отдавал себе отчета, что же у него написалось.

Хуже того, из-за механической состыковки новой и старой строф разламывается метафорическая канва произведения. Засеваемая пашня вдруг превращается в пасущиеся стада. Столкновение двух различных образных рядов здесь высекает искру неподражаемого комизма: сколько ни осыпай семенами скот на пастбище, толку ждать не приходится.

В теории литературы подобная оплошность носит звучное греческое название, катахреза, то есть злоупотребление. Вот что написано о ней в Литературной энциклопедии: «Катахреза [греч. katachresis, лат. abusio] — термин традиционной стилистики, обозначающий употребление слов в переносном смысле, противоречащем их прямому, буквальному значению, причем противоречие это выступает или благодаря необычному соединению слов в переносном значении или благодаря одновременному употреблению слова в прямом и переносном значении». И далее: «Как неправильный троп катахреза производит обычно непредусмотренное автором комическое впечатление логической несовместимостью соединенных образных выражений» 270.

А говоря проще, по-латыни, это ляпсус.

Сквозь прорехи смыслового и образного строя пышным бурьяном торчат побочные подтексты. С какой стати поэт клеймит презрением « мирные народы »? Может быть, он сам допустил оплошность, поскольку вышел « рано, до звезды »? Или же причина его неудачи коренится в том, что сеятель пытался оплодотворить стада неподобающим образом, на земледельческий манер? Из-за пародийного эффекта катахрезы пафос стихотворения идет насмарку.

Вот последствия того, что Пушкин не переписал стихотворение набело и не окинул его пристальным критическим взглядом. И тут не случайность, а характерное проявление его кипучей и безалаберной натуры.

Многие современники, начиная еще с лицейских педагогов, отмечали бытовую неряшливость и лень Пушкина.

Вот как характеризует своего питомца профессор нравственных наук А. П. Куницын, преподававший в Лицее психологию, логику и философию права: «Пушкин весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне не прилежен. Он способен только к таким предметам, которые требуют малого напряжения, а потому успехи его очень невелики, особливо по части логики» 271.

Схожий отзыв дает преподаватель математики и физики Я. И. Карцов: «Очень ленив, в классе не внимателен и не скромен, способностей не плохих, имеет остроту, но, к сожалению, только для пустословия, успевает весьма посредственно» 272.

Надзиратель по учебной и нравственной части М. С. Пилецкий-Урбанович характеризует тринадцатилетнего Пушкина так: «Имеет более блистательные, нежели основательные, дарования, более пылкой и тонкой, нежели глубокой, ум. Прилежание его к учению посредственно, ибо трудолюбие еще не сделалось его добродетелью». И в заключение: «в характере его вообще мало постоянства и твердости» 273.

Гувернер Лицея С. Г. Чириков пишет в официальной аттестации: «Легкомыслен, ветрен, неопрятен, нерадив; впрочем, добродушен, усерден, учтив, имеет особенную страсть к поэзии» 274.

Надо полагать, этот портрет юного Пушкина вполне точен. Спустя полтора десятилететия, уже взрослый человек и знаменитый поэт, в душе он все так же нерадив и расхристан. Это с неизбежностью проявляется в его облике.

«Небрежность его одежды, растрепанные (он немного был плешив) волосы и бакенбарды, искривленные в противоположные стороны подошвы и в особенности каблуки свидетельствовали не только о недостатке внимания к себе, но и о неряшестве» 275, — вспоминает шапочный знакомец Пушкина, поляк Станислав Моравский

«Я не заметил ничего особенного в его личности и в его манерах, внешность его неряшлива, этот недостаток является иногда у талантливых людей…» 276, — пишет о поэте англичанин Томас Рэйкс.

Характерно, что в обоих случаях неряшливость Пушкина подмечают иностранцы, свободные от излишнего благоговения перед знаменитым поэтом.