Николай Гуданец - Загадка Пушкина

Несомненно, высказанное полковником важное соображение дошло до царя через Бенкедорфа. Тогда Николай I велел разработать концепцию народного образования, и в результате на свет появились как булгаринская записка «Нечто о Царскосельском Лицее и о духе оного», так и пушкинская записка «О народном воспитании». Заметьте, все это произошло с прямой подачи Бибикова.

Трудно судить, читал ли царь письмо смекалистого жандарма сам или же ознакомился с ним по пересказу Бенкендорфа. Так или иначе, далее там говорится: «необходимо учредить достаточно бдительное наблюдение за молодыми поэтами и журналистами. Однако при помощи одной лишь строгости нельзя найти помощи против того зла, которое их писания уже сделали и еще могут сделать России: выиграли ли что-нибудь от того, что сослали молодого Пушкина в Крым? Эти молодые люди, оказавшись в одиночестве в таких пустынях, отлученные, так сказать, от всякого мыслящего общества, лишенные всех надежд на заре жизни, изливают желчь, вызываемую недовольством, в своих сочинениях, наводняют государство массою мятежных стихотворений, которые разносят пламя восстания во все состояния и нападают с опасным и вероломным оружием насмешки на святость религии — этой узды, необходимой для всех народов, а особенно — для русских (см. „Гавриилиаду“, сочинение А. Пушкина)» 29.

После чего следует замечательная фраза, отчеркнутая на полях карандашом и помеченная вопросительным знаком: «Пусть постараются польстить тщеславию этих непризнанных мудрецов, — и они изменят свое мнение, так как не следует верить тому, что эти горячие головы руководились любовью к добру или благородным патриотическим порывом, — нет, их пожирает лишь честолюбие и страх перед мыслью быть смешанными с толпою» 30.

Обратите внимание, блестящий стратегический кунштюк рекомендован жандармом на основе достоверного психологического анализа.

Вряд ли в недрах тайной полиции пересекались пути петербуржца Булгарина, сотрудничавшего нештатно, и москвича, полковника Бибикова. Но оба прекрасно понимали, что власть нуждается в дрессировке литераторов, и что при этом нельзя орудовать исключительно хлыстом. Великолепная идея сиротливо носилась в воздухе, и, страшно даже подумать, она могла вовсе пропасть втуне под недоуменно вопрошающим карандашом начальства.

Вне всякого сомнения, Бенкендорф и Бибиков не раз встречались по долгу службы в августе 1826 года, в связи с организацией коронационных торжеств. Очень похоже на то, что попутно они обсуждали дело Пушкина. Смею предположить, поначалу глава жандармов воспринимал хитроумный рецепт полковника с прохладцей, но в концептуальном споре тот сумел одержать победу над генералом, а затем его мудрая рекомендация дошла до сведения царя.

Поразительный исход встречи с Пушкиным предрешил не царь. Несвойственная Николаю I стратегия, изящная и судьбоносная, вызрела в лоне тайной полиции. А законным обладателем пальмы первенства является вовсе не Булгарин, как померещилось Б. Л. Модзалевскому. Как ни крути, тут приоритет безусловно принадлежит Ивану Петровичу Бибикову.

Благосклонный читатель, пожалуйста, всмотритесь повнимательнее.

Перед вами двое людей, высвеченных яркими софитами ученых трудов. Поэт и царь на подмостках истории разыгрывают извечную драму, где отчаянно борются честь и корысть, долг и опаска. На чаши весов брошены соблазн милостей и страх опалы, а на кон поставлены благо народа и преуспеяние властей. Вглядывайтесь зорче, в густой тени кулис притаился режиссер эффектного действа, гениальный жандарм И. П. Бибиков, отнюдь не обласканный благодарной памятью потомков. Но, тем не менее, могучая мысль засекреченного титана движет царем и поэтом, словно шахматными пешками.

Вот что такое полицейское государство, дорогой читатель.

Прежде, до Николая I, в России власть чисто рефлекторно чинила жестокую расправу над инакомыслящими. Благодаря концептуальной новинке, предложенной полковником Бибиковым, отечественная тайная полиция сделала колоссальный шаг вперед [11] По-моему, Ю. М. Лотман совершенно зря марает честь Отечества, когда пишет, что, по сравнению с образцовой системой политического сыска в наполеоновской Франции, «приемы политической полиции в России были грубыми и дилетантскими» 31 . Надо сказать, в тогдашней нашей жандармерии служили вовсе не чурбаны. Например, М. Я. фон Фок еще в 1816 г. удостоился чести стать почетным членом Вольного общества любителей русской словесности 32 . Ну, а полиглот И. П. Бибиков был не просто умным, но и весьма образованным человеком 33 . . По счастью, в шеренге голубых мундиров отыскался человек тонкого замечательного ума, проницательный стратег, который впервые в России выдвинул принцип переработки строптивой творческой интеллигенции в полезную для государственных нужд эластичную субстанцию.

В результате, как чеканно выразился Н. О. Лернер, 8 сентября 1826 г. «умный покорил мудрого» 34. Такова каноническая точка зрения пушкинистики, широко распространенная и даже отчасти лестная для поэта, который якобы из-за своей возвышенной и благородной натуры не распознал коварную ловушку. Сверки с фактами это суждение не выдерживает.

Надеюсь, нет надобности вновь ссылаться на приведенные мной ранее цитаты из пушкинской переписки, мемуарных источников и полицейских документов. Из них явствует, что в поведении ссыльного Пушкина сквозила вовсе не «младенчески-божественная мудрость гениального певца» 35(Н. О. Лернер), а изворотливость циничного эгоцентрика. Так или иначе, ему вовсе не требовалось большого ума, чтобы раскусить нехитрую уловку и понимать, что царь протягивает пряник, причем в другой руке, отведенной за спину, держит кнут.

Методику ласкового укрощения вольнодумцев человечество изобрело, разумеется, задолго до И. П. Бибикова, более того, эффективность такой стратегии не составляла секрета и для самого Пушкина.

Гадая о причинах, по которым во Франции «вдруг явилась толпа истинно-великих писателей, покрывших таким блеском конец XVII века» (XI, 270), Пушкин писал: «Не смотря на ее видимую ничтожность, Ришелье чувствовал важность литературы. Великий человек, унизивший во Франции феодализм, захотел также связать и литературу. Писатели (во Франции класс бедный и насмешливый, дерзкий) были призваны ко двору и задарены пенсиями, как и дворяне. Людов. XIV следовал системе кардинала. Вскоре словесность сосредоточилась около его трона. Все писатели получили свою должность» (XI, 271).

Конечно же, об этом историческом прецеденте поэт знал задолго до того, как взялся за статью «О ничтожестве литературы русской» в 1834 году. И не приходится думать, что он вслепую проиграл заочную схватку с Бибиковым, утонченным жандармом, не уступающим по смекалке кардиналу Ришелье.