Зеев Бар-Селла - Сюжет Бабеля

Я ступил два шага по направлению к нему и сознался в том, что Максим Горький обещал напечатать мои рассказы. <���…>

— Я прочту вам мои рассказы, — сказал я, усаживаясь и придвигая к себе чужой стакан чая, — те рассказы, которые он обещал напечатать…

Краткость содержания соперничала в моих творениях с решительным забвением приличий. Часть из них, к счастью благонамеренных людей, не явилась на свет. Вырезанные из журналов, они послужили поводом для привлечения меня к суду по двум статьям сразу — за попытку ниспровергнуть существующий {50} 50 В 1930 г., выступая на секретариате ФОСП, Бабель употребил совсем неподходящее слово: «покушение на ниспровержение царствующего строя» — «царствующими» бывают дом или династия. Впрочем, речь Бабеля приведена по неправленой стенограмме, так что, скорее всего, он в этом лексическом сбое неповинен. строй и за порнографию. Суд надо мной должен был состояться в марте 1917 года, но вступившийся за меня народ в конце февраля восстал, сжег обвинительное заключение, а вместе с ним и самое здание Окружного суда» {51} 51 Начало // Литературная газета. 1937. № 33. 18.06; Из воспоминаний // Правда. 1937. № 166. 18.06. .

Сравнив выступление перед секретариатом ФОКС с очерком, мы обнаружим, что из списка обвинений исчезло кощунство. С чего вдруг?

Причина, быть может, в том, что статья 181 Уложения о наказаниях (наказание за богохуление или порицание веры, совершённое посредством печатных или письменных, каким-либо образом распространяемых сочинений) разумела лишь посягательство на всё, признаваемое христианскою верою вообще и православною церковью в особенности божественным или священным.

А на дворе уже не 1930 год, когда отменили выходной на Пасху. На дворе, слава те, Господи! — 1937-й, и нападки на христианскую веру, и особенно на православие, а особенно со стороны евреев уже многих раздражают.

Рассказ «Doudou» был опубликован 13 марта 1917 года {52} 52 Свободные мысли. — Пг. 1917. № 2. 13.03. С. 2. и при жизни Бабеля не переиздавался. Фабула такова: война, Н-ский госпиталь, санитар — рассказчик, раненые и сестра милосердия. Зовут ее la petite Doudou, она содержанка генерала С., попечителя госпиталя, и по вечерам танцует в кафешантане. А в госпитале «она благоговела перед всеми солдатами и ухаживала за ними как прислуга». В госпиталь прибывает новый раненый — летчик-француз m-r Drouot с раздробленными ногами. Doudou проводит много времени у его постели, он рассказывает ей о полетах и о том, как он одинок. Понятно, что, летчик в медсестру влюбился. А потом его состояние ухудшилось, стало ясно, что летчик умирает.

«Когда Doudou пришла, он сказал:

„Doudou, ma bien aimée“, — склонил голову ей на грудь и медленно стал целовать темно-синюю шелковую ее кофточку. Doudou стояла недвижимо. Пальцы ее вздрагивали и теребили пуговицы кофточки.

„Чего Вы хотите?“ — спросила Doudou.

Он ответил что-то.

Doudou задумчиво, внимательно оглядела его и медлительно отвернула кружево воротника. Показалась мягкая белая грудь. Drouot вздохнул, вздрогнул и припал к ней. У Doudou от боли призакрылись глаза. Все же она заметила, что ему неудобно, и расстегнула еще и лиф. Он притянул Doudou к себе, но сделал резкое движение и застонал.

„Вам больно! — сказала Doudou, у — не надо больше, Вам нельзя…“

„Doudou, — ответил он, — я умру, если Вы уйдете“».

Этот случай получил огласку, и Дуду выгнали из госпиталя…

Финал рассказа:

«В последнюю минуту она стояла в вестибюле и прощалась со мной. Из глаз ее выкатывались тяжелые и светлые слезы, но она улыбалась, чтобы не огорчить меня.

„Прощайте, — сказала Doudou и протянула мне тонкую руку в светлой перчатке, — adieu, mon ami…“ Потом помолчала и добавила, глядя мне прямо в глаза: „Il gèLe, il meurt, il est seul, il me prie, dirai-je non?“ <���„Его знобит, он умирает, совсем один, он просит меня, неужели сказать „нет“?“>

В это время в глубине вестибюля проковылял Дыба — грязнейший мужичонка. „Клянусь Вам, — промолвила тогда Doudou тихим и вздрагивающим голосом, — клянусь Вам, попроси меня Дыба, я сделала бы то же“».

Финал — по неожиданности развязки — совершенно мопассановский…

Много внимания рассказу уделил М. Ямпольский {53} 53 Жолковский А. К., Ямпольский М. Е. Бабель/Babel. М.: Carte blanche, 1994. С. 287–294, 305–309. , педантично перечислив все упомянутые Бабелем эпизоды грудного вскармливания и лактации у человека и животных. Тем удивительнее, что заявив с самого начала об имеющей место в рассказе замене полового акта «неким инфантильным эрзацем сексуальности», исследователь сразу же квалифицировал данную сцену, как «[п]ревращение танцовщицы-содержанки в кормилицу».

Это утверждение остается непоколебленным даже в свете приводимой им цитаты из конармейской новеллы «Замостье» {54} 54 Там же. С. 309. (обратим внимание на французские декорации сцены):

«Женщина, одетая для бала, приблизилась ко мне. Она вынула грудь из черных кружев корсажа и понесла ее мне с осторожностью, как кормилица пищу. Она приложила свою грудь к моей. Томительная теплота потрясла основы моей души, и капли пота, живого, движущегося пота, закипели между нашими сосками.

— Марго, — хотел я крикнуть, — земля тащит меня на веревке своих бедствий, как упирающегося пса, но все же я увидел вас, Марго…

Я хотел это крикнуть, но челюсти мои, сведенные внезапным холодом, не разжимались. Тогда женщина отстранилась от меня и упала на колени.

— Иисусе, — сказала она, — прими душу усопшего раба твоего».

Действительно, Марго несет свою обнаженную грудь, «как кормилица пищу », но подносит соски не ко рту мужчины, а к его груди!

Впрочем, до того, как приступить к анализу текста «Doudou», необходимо сделать несколько предварительных замечаний.

Начнем с имени. Не рассчитывая на познания читателей во французском, редакторы снабжают имя медсестры переводом: la petite Doudou — «крошка Дуду». Но в переводе нуждается не только эпитет — petite, но и Doudou. Потому что это не имя, а прозвище, попавшее во французский из креольского языка обитателей Антильских островов. И значит оно — «молодая женщина, возлюбленная». Во французском слово это носит несколько легкомысленный оттенок, по каковой причине la petite Doudou следовало бы перевести на русский чуть иначе: не «крошка Дуду», а « Цыпочка »…

Но несомненный мопассановский колорит скрыл от взора и некоторые странности…

Где происходит действие рассказа? Как будто, во Франции… Отчего же тогда рассказчик-санитар, говоря о раненном летчике, считает нужным уточнить: «привезли к нам разбившегося летчика -француза — m-r Drouot»? Такая деталь — национальность — была бы понятна, кабы речь шла о бельгийце… И как в госпитале оказался другой раненый — «корявый мужичонка Дыба»? Как ударение ни ставь (Дыба или Дыба) — Dubois он не станет… И если госпиталь находится во Франции, откуда взялась медсестра Кирдецова?