Александр Немировский - Гражданская война Валентина Катаева

Дальше следует проблематичная служба Катаева в Красной Армии, его посещение при неясных обстоятельствах Полтавы, где деникинское подполье собиралось «чуть ли не в центре города», а к концу лета он снова в Одессе – теперь уже занятой белыми – и говорит 6 сентября с Буниным.

А дальше идет другая поразительная история.

В дневниках Буниных за 19-20 год Катаев больше не упоминается… Но в этих самых дневниках уцелело письмо Катаева Бунину от 15 октября (по старому стилю, т.е. 28 октября по новому) 1919 года, помеченное записью Веры: «Попалось письмо Катаева с белого фронта». Само письмо гласит:

«15 октября [1919 года], станция Вапнярка.

Дорогой учитель Иван Алексеевич,

Вот уже месяц, как я на фронте, на бронепоезде “Новороссия”. Каждый день мы в боях и под сильным орудийным обстрелом. Но Бог пока нас хранит. Я на командной должности – орудийный начальник и командую башней. Я исполняю свой долг честно и довольно хладнокровно, и счастлив, что Ваши слова о том, что я не гожусь для войны – не оправдались. Работаю от всего сердца. Верьте мне. Пока мы захватили пять станций. Это значительный успех. (Дальше – про литературные материи – А.Н.). Ваш Валентин Катаев”.

Бронепоезд “Новороссия”- легкий бронепоезд, сформированный в составе Добровольческой группы войск в Новороссии (официально – “войска Новороссийской области ВСЮР - Вооруженных Сил Юга России”) в Одессе, в сентябре 1919 года. Был придан отряду Розеншильда-Паулина, воевавшему против петлюровцев, которые 24 сентября объявили войну ВСЮР. “Новороссия” вступила в бой с петлюровскими войсками, двинувшимися на Одессу, к северу от этого города в самом начале октября 1919. Бои в середине октября закончились поражением петлюровцев, оттесненных Добровольцами до подступов к Вапнярке. 20 октября петлюровцы начали контрнаступление, в ожесточенных боях были остановлены и покатились назад; белые заняли Вапнярку (20-е числа октября). Именно об этих боях пишет Бунину из только что занятой Вапнярки Катаев.

Затем отряд вошел в Жмеринку; с этого момента его силы и особенно бронепоездные части действовали на два фронта – против петлюровцев, стоявших в Виннице, и против красных, державшихся у Бердичева и далее на восток вдоль железной дороги и Ирпеня (до подступов к Фастову и Киеву). В январе 1920, с общим отступлением ВСЮР, двинулась на юг и “Новороссия”; в январе бронепоезд был оставлен – по приказу –на станции Тирасполь, его личный состав принял участие в «Бредовском походе» сосредоточившихся в районе Тирасполя войск вверх по Днестру (Катаева к этому моменту на бронепоезде уже не было. См. ниже).

Стало быть, Катаев, когда белые освободили Одессу, вновь пошел добровольцем в деникинские войска (катаевские выражения в письме к Бунину не оставляют сомнения в том, что это был именно добровольный шаг, а не уход по мобилизации), вновь был зачислен на бронепоезд и воевал на нем с первого же дня его боевых действий (28 октября он воюет уже “месяц”, а сами боевые действия на этом фронте начались 24 сентября, а конкретно для “Новороссии” – в первых числах октября).

И сразу возникают вопросы… Если Катаев “страха ради иудейска” готов был пресмыкаться перед Советской властью и служить в ее печати, а то и войсках, то что ж он так рвется воевать против большевиков? Весной они появились к северу от Одессы – Катаев поступает на белый бронепоезд; появились белые в Одессе вторично – опять устремляется драться с большевиками в их рядах… Добровольно, да еще и с таким упорством, выходить на войну с большевиками – и с перепугу им услужать в промежутке?

Еще важнее другой вопрос. Катаев летом 1919 в Одессе своими выступлениями в защиту Соввласти и поступлением к ней на службу, что называется, нашумел – для этого и старался. Как же после этого белые дали ему командную должность на своем бронепоезде? Ведь бронепоезд сформировался уже через месяц после освобождения Одессы, а первое, что делали новые белые власти всюду, куда ни приходили – это собирали информацию о том, кто да как активно служил большевикам в месяцы, предшествующие их приходу. На Катаева соответствующую информацию они должны были собрать почти сразу – он принадлежал к числу заметных в городе людей, и при этом в апреле и далее очень старался врезаться всем в память своими пробольшевистскими выступлениями. Да и формировалась «Новороссия» как бронепоезд нештатного, т.е. местного дивизиона, с экипажем из местных одесских уроженцев – они-то должны были хорошо представлять, кто был кто в Одессе летом 19-го... Иными словами, во время формирования штата бронепоезда о только что просверкавшей“большевистской” активности Катаева власти, включая лиц, причастных к формированию бронепоезда, должны были очень хорошо знать. И если за саму по себе службу в совпечати или выкрики на собраниях белые репрессиям не подвергали (Багрицкий и Олеша провели время белой власти в Одессе в полной безопасности), то уж на должности младших командиров, а тем более на бронепоезде, таких людей они не поставили бы никогда! Если в пехоте нелояльный человек особого вреда не принесет, то командуя бронеплощадкой “нужным” образом, он может угробить весь бронепоезд. А вот Катаева поставили…

Мы еще вернемся к этой загадке, а пока выберем из ранних рассказов Катаева все, что относится – как мы теперь сможем легко определить – к его боевой деятельности на осенне-зимнем белом фронте, а также к окончанию этой деятельности.

«Раб», опубликован в 1927. Офицер ВСЮР Игорь Кутайсов перед эвакуацией белыми Одессы (6-7 февраля 1920) испытывает «смертельную собачью тоску». «Нет, не теперь - она началась давно, эта тоска. Она началась задолго до того дня, когда санитары вынесли Кутайсова на носилках из вагона и вдвинули в покачнувшийся автомобиль….»

Далее цитируется письмо Кутайсова матери (она пребывает в Орле и письмо адресовано в Орел) про помянутую тоску. Пишет он его в самые последние дни накануне эвакуации. «Она у меня давно. Два месяца наш бронепоезд метался между Жмеринкой и Киевом. Трижды мы пытались прорваться на Бердичев. Дорогая мамочка, если б ты знала, как я устал. Ты себе не можешь представить, что это за ужас - дежурить ночью с биноклем у глаз на первой башне, когда бронепоезд, гремя по стыкам и содрогаясь, прет по незнакомым рельсам к черту на рога... Потом сыпной тиф. Но, бога ради, ты не волнуйся, родная моя мамуся. Я уже почти поправился….»

В конце письма: «Сейчас я в глубоком тылу. С добровольческой армией покончил. Довольно. Только что записался волонтером к англичанам. Подписал контракт, получил обмундирование... Обещают многое, - а я так стосковался по культурной, спокойной жизни… дорогая моя мамуся. Надеюсь, скоро, скоро свидимся... (это Кутайсов, стало быть, мечтает о том, как в смешанных англо-русских частях, куда он записался волонтером, он побьет большевиков и освободит Орел. В финале рассказа он будет страшно разочарован, оказывается, англичане этих своих одесских волонтеров обманули: не на большевиков их поведут, а отправляют в свои колониальные войска в Аравию. – А.Н.) А впрочем, против кого я воюю? Ничего, ничего не знаю... Эта мысль не дает мне покоя. Это она – моя собачья тоска, это она - моя бессонная совесть".