Александр Немировский - Гражданская война Валентина Катаева

То есть и в эту он въехал в ходе своей очередной кампании? Второе послание в бутылке…

«Бравый вольноопределяющийся рассказал мне интересную историю о сегодняшнем ночном деле. Об этом деле говорил весь отряд». Заезжему случайному человеку, что ли, рассказывает бравый вольноопределяющийся о сегодняшнем ночном деле? Да такого человека, появись он в расположении войск, как шпиона поволкут в штаб, если не к стенке… Третье послание…

«Посредине двора стоял погребальный катафалк, из которого были выпряжены лошади. Два еврейских мортуса в белых балахонах, с галунами и в черных цилиндрах плакали, расхаживая вокруг катафалка. Лошадей в черных шорах и траурных султанах наскоро запрягали в набитые битком повозки. Евреи хватались за рыжие свои бороды и умоляли какого-то полковника без погон и кокарды пощадить их лошадей. Но полковник исступленно кричал:

- Просите ваших "товарищей"! Дотанцевались до того, что "пролетел" сел на голову? И радуйтесь.

Этот взволнованный воин несколько раз еще повторил загадочное слово "пролетел", разумея под ним слово "пролетарий". Ему казалось, что в виде "пролетел" оно имеет некий необычайно язвительный и горький смысл. Он был прав. Это слово, произнесенное растерянным полковником, расхаживающим без погон и кокарды вокруг распряженного еврейского катафалка посередине хаотического двора казармы, и точно представлялось язвительным и горьким».

…Четвертое послание, окруженное целой тучей дисклэймеров про растерянность полковника (и, конечно, это у Катаева личное воспоминание).

«Опыт Кранца», опубликован в 1922.

«За толстыми стенами загородного дома умирал осажденный город, этот последний буйный, огнистый и крикливый Вавилон. Красные войска все ближе и ближе подходили с трех сторон к городу, и уже половина безумцев, пьющих в кафе красное вино и нюхающих кокаин, играющих в карты и наслаждающихся любовью, заключающих сделки и подписывающих торговые договоры, была обречена».

«В осажденном городе», опубликован в 1922.

«Ни серые утюги французских броненосцев, кадивших угольной чернотой над заливом, ни веселые патрули английской морской пехоты, кидавшие футбольный мяч голенастыми лошадиными ногами на цветочных углах и вылощенных площадях, ни вялые тела рабочих, черными чучелами развешанные контрразведкой на железнодорожных мостах и фонарях предместий, - ничто не могло помочь. Город был обречен.

В великолепном стрекотании кино, упрямо повторявшем каждый вечер сияющее отражение некогда живших, в шелковом хрусте карточных вееров над ломберной зеленью клубов, в костяном шелке ночных выстрелов, похожих на щелк бильярдных шаров, и в щелке бильярдных шаров, похожих на выстрелы, осаждаемый с трех сторон красными город шел к гибели».

«Раб», опубликован в 1927.

«С трех сторон на город шли красные. С четвертой наступало море. Город был обречен… Серые утюги британских броненосцев низко сидели в стальной от дыма воде залива, среди еще нерастаявших, взбухших, как пробка, льдин. Синие молнии радио слетали с изящных мачт крейсеров. Десантные войска четырех империалистических держав поддерживали истощенные отряды добровольцев, отбиваюшихся от красных».

Не надо быть тонким аналитиком в духе Эйхенбаума и Шкловского, чтобы сквозь весь защитный частокол ключевых слов - дисклэймеров («империалистические державы» и прочий словесный лом) увидеть, с какой стороны смотрит на дело автор, что для него - победа, а что – поражение, кто здесь для него свой. Дубовоголовые советские критики, впрочем, реагировали именно на ключевые слова. Для них и писалось. Для остальных – это типичные послания в бутылках.

IV

Отступим еще немного назад, в 1918, в гетманскую Одессу. Что делает в это время Катаев? Смотрим другой ранний его рассказ, «Человек с узлом», опубликованный в одесском еженедельнике в октябре 18 года. Действие происходит в Одессе этой же самой осенью: «Крупные осенние созвездия медленно и плавно передвигались».

«Я в последний раз затянулся и бросил папиросу… Судя по звездам, до смены осталось еще часа два. …Послышались шаги, и в воротах дачи, где я караулил сарай с гвоздями, за противоположным деревянным забором, на звездном небе показалась фигура. Это был часовой соседнего поста Крейдич. Рядом с его головой и выше торчал большой острый нож японской винтовки. …Я поправил на плече ремень тяжелой и большой французской винтовки системы "Гра"…»

Далее описывается, как «я» «проснулся и услыхал отчаянные и тревожные свистки. "Должно быть, у Крейдича на посту что-нибудь", - подумал я и, схватив винтовку на отвес, бросился в ворота…. Я выбежал за ворота и посмотрел вдоль улицы налево, туда, где был пост Крейдича».

Оттуда бежал какой-то «человек с огромным узлом» чего-то украденного из сарая Крейдича, «ухватив огромный узел руками сверху, перед собой»; за ним гнался сам Крейдич; Катаев стрелял по убегающему вору, но не попал. Вот и весь сюжет.

Еще раз посмотрим на него. Что, прапорщик Катаев, георгиевский кавалер, буржуй и начинающий писатель подался при гетмане в ночные сторожа? А ночным сторожам при гетмане выдавали японские и французские винтовки? И место, где они сторожили, именовалось «постом», а сами они – «часовыми»?

Ясно, что герой рассказа, как и Крейдич, служит либо в армии гетмана, либо в державной варте – гетманской военной полиции. Сторожить они при этом могут сараи хоть с гвоздями, хоть с мануфактурой, которую, как видно сторожил Крейдич (держать на бегу «огромный узел» перед собой, ухватывая его при этом сверху, человек будет, только если это узел с чем-нибудь легким).

В державную варту в это время в Одессе шли многие… Како ни удивительно, пошел в нее тогда, да еще «по идейным соображениям», не кто иной как Остап Бендер – точнее, его прямой прототип Осип Биньяминович Шор! Об этом поступке и его идейных мотивах (как они ни диссонируют на первый взгляд - но только на первый взгляд - с образом «великого комбинатора»), мы достоверно узнаем от того же Бунина, из его «Окаянных дней». (Державная варта поминается не раз и в повести Катаева «Спящий», правда, вне всякой связи с автором).

Итак, суммируем то, что пока получилось. В 1918 году Катаев вступает в Одессе в вооруженные силы гетмана. В декабре 1918, после падения гетманской власти в Киеве, к северу от Одессы устанавливается господство Петлюры, в самой Одессе стоят войска Антанты и отряд Добровольческой армии Деникина. Когда вместо петлюровцев к северу от Одессы появились большевики, в марте 1919, Катаев вступает добровольцем в Добровольческую армию и его, как артиллериста, посылают служить на бронепоезд («прапорщик Чабан»), где он и воюет до падения Одессы.

С приходом большевиков Катаев первые дни прячется, а потом – по мнению Бунина, «страха ради иудейска» - лезет на большевистскую службу в печать, причем старается выступать так громко и заметно, чтобы большевики запомнили его как главного и первого (и по значимости, и по времени) сторонника советской власти среди одесских литераторов, «заводилу» в деле ее поддержки. Большевики и запомнили: через год, как мы помним, именно это спасло Катаеву жизнь.