Томас Пейн - Права человека

Если бы нелепое увлечение титулами не влекло за собой никакого зла, их не стоило бы серьезно и торжественно отменять, как это сделало Национальное собрание; этот его акт делает необходимым дальнейшее исследование природы и характера аристократии.

То, что в одних странах зовется аристократией, а в других дворянством, возникло как результат появления власти, основанной на завоевании. Первоначально это был военный орден, учрежденный, чтобы поддерживать военный образ правления (ибо таковы были все правительства, основанные на завоеваниях); а дабы сохранить преемственность ордена для достижения тех целей, ради которых он был создан, были обездолены все младшие ветви этих родов и установлен закон о первородстве.

Этот закон раскрывает перед нами характер и сущность аристократии. Он противоречит всем законам природы, и сама природа требует его уничтожения. Восстановите семейную справедливость, и аристократия падет. В силу аристократического закона о первородстве, в семье, где имеется шестеро детей, пятеро из них оставлены на произвол судьбы. Аристократия никогда не имеет больше одного ребенка. Остальные зачаты лишь затем, чтобы быть проглоченными. Их бросают в жертву каннибалу, и родной отец своими руками готовит противоестественное пиршество.

Как и все противоестественное в человеке, это затрагивает так или иначе интересы общества. Все дети, отвергнутые аристократией (то есть, все, кроме старших), обычно подобны сиротам, оставленным на попечение прихода; их также кормит народ, но обходится это много дороже. Чтобы содержать их, в правительстве и судах создаются за счет народа никому ненужные должности и места.

Какие родительские мысли приходят в голову отцу или матери при виде младших отпрысков? По крови это их дети, в силу брака — их наследники, но по законам аристократии они незаконнорожденные и сироты. По одной линии, они — плоть от плоти своих родителей, по другой — чужие им. Для того-то, чтобы вернуть детей — родителям, родных — друг другу, человека — обществу и истребить с корнем это чудовище, аристократию, Французская конституция и отменила закон о первородстве. Чудовище похоронено, и мистер Берк, если пожелает, может сочинить ему эпитафию.

До сих пор мы рассматривали аристократию главным образом с одной точки зрения. Сейчас нам предстоит взглянуть на нее с другой. Но будем ли мы смотреть на нее спереди, сзади или с любой стороны, дома или на людях, — она останется чудовищем.

Аристократия во Франции не обладала одной чертой, присущей ей в некоторых других странах: она не составляла корпуса наследственных законодателей. Это не была «корпорация аристократии», — ибо так, как я слышал, характеризует господин Лафайет английскую Палату лордов. Рассмотрим в таком случае, по каким мотивам Французская конституция высказалась против создания подобной палаты во Франции.

Прежде всего, потому что аристократия, как уже упоминалось, держится семейной тиранией и несправедливостью.

Во-вторых, потому что аристократия по своей природе совершенно не годится в законодатели для нации. Ее представления о справедливом распределении порочны с самого начала. Аристократы начинают свою жизнь с того, что попирают всех своих младших братьев, сестер и родных, да их и учат, воспитывают в этом духе. Какие же понятия о справедливости и чести принесет в законодательную палату человек, который единолично поглощает наследство всех остальных детей в семье или же нагло бросает им, как подачку, какие-нибудь жалкие крохи?

В-третьих, потому что наследственные законодатели — такая же нелепость, как наследственные судьи или присяжные, и такая же бессмыслица, как наследственный математик или мудрец; это так же глупо, как, скажем, наследственный поэт-лауреат.

В-четвертых, потому что нельзя доверять группе людей, ни перед кем не несущих ответственности.

В-пятых, потому что это означает сохранение варварского принципа власти, основанной на завоевании, и унизительного представления, будто человек может владеть другим человеком как собственностью и распоряжаться им в силу личного права.

В-шестых, потому что аристократия имеет тенденцию вести человеческую природу к вырождению. Всеобщая экономия природы учит нас, а пример евреев доказывает, что человеческие существа проявляют тенденцию к вырождению в любой замкнутой, изолированной от общества группе, в коей браки заключаются лишь между ее членами.

Аристократия не отвечает даже той цели, ради которой она была создана, и со временем начинает противоречить всему, что есть благородного в человеке. Мистер Берк говорит о дворянстве — пусть же он покажет нам, что это такое.

Величайшие из известных миру людей вышли из лона демократии. Аристократии было не под силу тягаться с нею.

Искусственно благородный, или дворянин, бледнеет перед благородным по природе, и те редкие души в среде аристократии (а они имеются во всех странах), в ком природа словно чудом берет верх, сами презирают аристократию. Но нам пора перейти к новой теме.

Французская конституция изменила положение духовенства. Она увеличила доходы низшего и среднего духовенства и урезала доходы высшего. Сейчас никто из священников не получает меньше 1200 ливров (50 фунтов стерлингов) или более 2–3 тысяч фунтов. Что противопоставит этому мистер Берк? Послушаем, что он скажет:

«Народ Англии видит, без ропота и огорчения, что архиепископ стоит впереди герцога, он видит, что епископ Дэрхемский или епископ Винчестерский имеет 10 тысяч фунтов в год, и он отнюдь не находит, что это состояние находится в худших руках, чем если бы оно принадлежало такому-то эрлу или сквайру». И это мистер Берк ставит в пример Франции.

Что касается первой части, то епископ ли стоит впереди герцога или герцог впереди епископа, — это, я полагаю, в общем столь же безразлично народу, как и порядок имен Стернхолд и Гопкинс или Гопкинс и Стернхолд. [21] Два бездарных поэта, переводивших на английский язык псалмы Давида. Можете поставить впереди кого угодно, и поскольку я признаюсь, что не понимаю, что тут важного, я не стану спорить с мистером Берком.

Но что касается второго, мне есть что сказать. Мистер Берк неправильно изложил дело. Епископа нельзя сравнивать с эрлом или сквайром. Сравнение следует провести между епископом и священником, и тогда оно будет выглядеть следующим образом: «Народ Англии видит, без ропота и огорчения, что епископ Дэрхемский или епископ Винчестерский получает 10 тысяч фунтов в год, а священник 30–40 фунтов или того меньше».

Нет, сэр, народ, несомненно, не может смотреть на это без ропота и огорчения. Такое положение не может не тронуть сердце любого человека, не лишенного чувства справедливости, и это одна из многих причин, властно требующих создания конституции.