Томас Пейн - Права человека

Рассматривая этот вопрос со светской точки зрения, мы также увидим пагубное воздействие учреждения государственной церкви на благоденствие народов. Союз церкви и государства привел Испанию к бедности. Отмена Нантского эдикта вынудила шелкоткацкое производство перекочевать из Франции в Англию, а сейчас церковь и государство вытесняют хлопчатобумажное производство из Англии в Америку и Францию.

Предоставим мистеру Берку проповедовать и впредь свою противную политическому здравому смыслу доктрину о церкви и государстве. Это принесет некоторую пользу. Национальное собрание не последует его совету, но выгадает от его неразумия. Именно возможность наблюдать пагубные плоды этого порядка в Англии побудила Америку держаться настороже; испытав же их во Франции, Национальное собрание уничтожило это зло и, подобно Америке, ввело всеобщее право (свободу) совести и всеобщее право гражданства. [23]

Заканчивая на этом сравнение с принципами Французской конституции, я хочу сделать напоследок несколько замечаний относительно организации французского и английского правительств с формальной стороны.

В обеих странах исполнительная власть находится в руках человека, называемого королем. Но Французская конституция различает между королем и сувереном. Короля она считает должностным лицом, а суверенитетом облекает нацию.

Представители наций, входящие в состав Национального собрания и образующие законодательную власть, выдвигаются и избираются народом, что является его неотчуждаемым правом.

Иначе обстоит дело в Англии, и это проистекает из певоначального устройства того, что именуется английской монархией; ибо поскольку в силу завоевания все права народа или нации были присвоены завоевателем, присоединившим сюда еще и титул короля, все, что во Франции считается правом народа или нации, в Англии рассматривается как милость, дарованная так называемой короной.

Обе палаты парламента в Англии были созданы с дозволения потомков завоевателя. Палата общин обязана своим происхождением не праву народа облекать полномочиями или избирать, а милости или благодеянию.

По Французской конституции, нация всегда упоминается впереди короля. Третья статья Декларации прав гласит: «Источник всей верховной власти всегда находится в нации». Мистер Берк утверждает, что в Англии король является источником верховной власти и что он также источник всех почестей. Но поскольку идея эта явно берет свое начало в завоевании, я ограничусь замечанием, что в самой природе завоевания ставить все с ног на голову; и так как мистеру Берку нельзя отказать в праве говорить дважды, в образе же этом всего только две части — (сам) источник и ложе (по которому он течет), то во второй раз он будет прав.

Французская конституция ставит законодательную власть выше исполнительной; закон выше короля: La Loi, Le Roi. Это также в порядке вещей, ибо, прежде чем исполнять законы, нужно, чтобы они существовали.

Во Франции король, обращаясь к Национальному собранию, не говорит «мое собрание», подобно тому, как в Англии употребляют выражение «мой парламент»; это было бы несовместимо с конституцией и недопустимо. Может быть, в Англии это выражение и правомерно, ибо, как уже упоминалось, обе палаты парламента возникли с дозволения или по милости короны, а не в силу неотчуждаемых прав народа, как это было с Национальным собранием во Франции, название которого указывает на его происхождение.

Председатель Национального собрания не просит короля даровать собранию свободу слова, как это имеет место с английской Палатой общин. Конституционное достоинство Национального собрания нельзя ронять. Впрочем, слово — одно из естественных прав, всегда сохраняемых человеком; а что до Национального собрания, то пользоваться этим правом есть его обязанность, основанная на авторитете нации.

Оно было избрано наибольшей группой людей, осуществляющих свое право голосования, какую когда-либо видела Европа. Члены его вышли не из грязи гнилых местечек, они не вассальные представители этих аристократических местечек. Сознавая подобающее им достоинство, они соблюдают его. Высказываются ли они в парламенте за или против, они говорят свободно, смело, мужественно и обсуждают вопрос со всех сторон.

Если на их рассмотрение поступает какой-то вопрос или дело, касающиеся исполнительной власти или лица, возглавляющего ее (короля), он обсуждается с твердостью, подобающей мужам, и языком джентльменов; в том же духе излагается их ответ или их обращение. Они не стоят в стороне, разинув рты, как грубые невежды, не пресмыкаются подобно ничтожным придворным льстецам. Благородная гордость истины не терпит крайностей и при всех обстоятельствах помогает человеку сохранить прямоту характера.

Займемся теперь другой стороной вопроса. В обращениях английских парламентов к своим королям мы не найдем ни неустрашимого духа старых французских парламентов, ни спокойного достоинства нынешнего Национального собрания. Не обнаружим мы и ничего похожего на английские манеры, граничащие подчас с грубостью.

Стало быть, поскольку обращения эти не иностранного и не исконно английского происхождения, их истоки надлежит искать где-то в другом месте, и таковым является норманское завоевание. Они исполнены рабского подобострастия и со всей силой подчеркивают неравенство, которое ни при каком другом состоянии человека не сказывается столь явственно, как в отношениях между завоевателями и завоеванными.

О том, что это подобострастие в мыслях и на словах не было искоренено революцией 1688 года, свидетельствует декларация парламента Вильгельму и Марии, составленная в следующих выражениях: «Мы смиреннейшим и преданнейшим образом заверяем в своей покорности, а равно и покорности своих наследников и потомков на все времена». «Покорность» — выражение вассалов, противное достоинству свободы, и отголосок языка времен завоевания.

Поскольку все познается в сравнении, найдет свое место и революция 1688 года, как бы ни была она непомерно вознесена силой обстоятельств. Она уже идет к закату, затмеваемая восходящим солнцем разума и сверкающими революциями Америки и Франции. Не пройдет и ста лет, и она, вкупе с трудами мистера Берка, отправится «в родовой склеп всех Капулетти». И тогда человечество с трудом поверит, что страна, называющая себя свободной, могла послать за кем-то в Голландию и облечь этого человека властью с тем, чтобы трепетать перед ним, и выплачивала ему ежегодно почти миллион фунтов ради возможности для себя и своих потомков покоряться подобно крепостным людям.

Необходимо, однако, довести до всеобщего сведения одну истину, в которой я имел случай убедиться: не взирая на видимость, никто не презирает так монархию, как сами придворные. Но им хорошо известно, что, как только это уразумеют другие, обман раскроется.