Алесь Адамович - Кузьма Чорный. Уроки творчества

Поэтому герои К. Чорного, с их, казалось бы, очень «простенькой», но зато и вечной мечтой о человеческой жизни,— наши настоящие современники в этом гроз­ном и новом мире. «Так все и допытывали меня — не имею ли я намерение пустить на ветер целое государ­ство!..— говорит Невада — отец Волечки.— Побойтесь, говорю, бога! Пособирайте вы, говорю, золото со всего света, сделайте из него трон, посадите на него меня управлять половиной мира, а чтобы весь мир выхвалял меня, так я буду просить и молить вас: отпустите, по­жалуйста, дайте мне счастье сползти с этого трона: я столько лет ржи не сеял, кола даже не затесал, в куз­не коня не ковал, в мельнице муки не молол, пашни не нюхал, сапог не мазал, щи не хлебал, не наслушался вволю, как петухи поют, как люди по-людски говорят».

***

Говорят, в организме человека собраны бактерии почти всех возможных болезней, но человек может прожить, не заболев ими, если не возникнут бла­гоприятные для бактерий условия.

Слишком часто в человеческой истории существова­ли такие ситуации, когда от человека требовали именно этого — заболеть. Заболеть жестокостью, зверством, стать тупым животным в интересах чьего-то богатства или властолюбия.

Здоровый же человек — это те чудесные, простые, искренние и работящие люди, которые для К. Чорного — народ, вечный в своей близости к труду, к природе» к добру, в своем стремлении к справедливости.

Военные романы К. Чорного насущно необходимы н сегодня.

Особенно дороги они своим воинствующим гумани­стическим пафосом.

Прошлая война, фашизм и неофашизм, «благоде­тели человечества», которые готовы гнать людей в ка­зарменный «рай» по миллиардам трупов,— все это, а также угроза «демографического взрыва», который обещают нам к концу нашего столетия, означало и озна­чает тенденцию к обесцениванию человеческой жизни, человеческой личности.

Можно назвать ужасные цифры убитых и замучен­ных фашизмом людей. Но об этом же говорит и такая вот «бытовая» сценка, однажды описанная: по-парижской улице 1945 года движется похоронная процессия, а какой-то человек увидел это, и его начал трясти истерический хохот. И люди не удивились, не обиде­лись на человека. Догадались. Он из концлагеря, ему странно, дико, что одного мертвого так торжественно провожают десятки живых. Старого человека. А там, там закапывали в рвах сотни и тысячи, сжигали, как дрова...

Война против фашизма была борьбой и против обес­ценивания человеческой жизни, человеческой личности. Потому что дороже человека нет ничего на планете. Века и века настойчиво утверждала это гуманисти­ческая литература. А сегодня подтверждает и наука, даже и кибернетика.

Ничего нет дороже, даже в материальном, «ариф­метическом» смысле.

Говоря о возможности научного моделирования человека, всего только одного из миллиардов, Артур Кларк подсчитал: «Но человек сложнее такого творе­ния своих рук, как Нью-Йорк, в миллион, а может быть, и в триллион раз. (Забудем на время о весьма немаловажном различии между живым чувствующим существом и неодушевленным предметом.) Мы вправе предположить, что процесс копирования человека (Кларк имеет в виду очень гипотетическую возмож­ность далекого-далекого будущего.— А. А.) будет соот­ветственно более длительным. Если, скажем, потребует­ся год на «скопирование» (будущими средствами ин­формации.— А. А.) Нью-Йорка (предположение крайне оптимистичное), то на одного человека понадобится, вероятно, весь тот срок, который отделяет нас от эры, когда погаснут звезды» [22].

Кстати, и Норберт Винер — создатель кибернетики и неутомимый популяризатор ее возможностей — вы­нужден сделать оговорку: «В современный момент, а возможно, и на протяжении всего существования чело­веческого рода эта идея (копирование человека.— А. А.) может оказаться практически неосуществимой». Времени, всей будущей человеческой истории не хвати­ло бы на это дело, хотя в принципе, считает Винер, та­кое копирование и даже «передача человека на рас­стояние» возможны. А речь идет всего только об одной копии одного человека [23].

Вот что такое живая материя, которая осознает соб­ственное существование, вот что такое человек! Тот са­мый, которого миллионами и миллионами убивали и убивают войны...

«Человек — целый мир»,— любил повторять К. Чор­ный, и он больше всего ненавидел того «железного зве­ря», который миллионами уничтожает эти «человече­ские вселенные», неповторимые и бесценные.

Диалектическая сложность нашей современности обнаруживается и в том, что именно сегодня, когда столько враждебных человеку сил направлено на обес­ценивание его жизни и личности, именно сегодня, как никогда, возрастает осознание самоценности человека на земле. Потому что вдруг ощутили люди возможность опустения планеты на самом пороге величайшего взле­та человеческого гения.

Человеку есть что охранять от сил тьмы и зла. Есть с кем и чем оборонять. На его стороне — вся гуманисти­ческая культура тысячелетий.

В дневниковых записях К. Чорного от 10 сентября 1944 года есть иронические замечания о некоторых литераторах, которые жалуются, что «не о чем писать», и которым только и остается смаковать свои пресные «литературные находки».

И это в то время, когда перед каждым — реальная жизнь его народа, его время!

Нужно только уметь видеть. Потому что для неко­торых, говорит Чорный, «колхозник — это тот самыймужик, который только сбрил бороду, а не человек, в котором тот, у кого есть глаза, увидит и найдет Евгению Гранде, и Ивана Карамазова, и Андрея Болконского...».

Смотреть на свое через увеличительное стекло ми­ровой культуры человековедения — вот что нужно ли­тератору. Тогда только и возникает то, что мы называем литературными типами, а тем более — типами мирового звучания.

Такой взгляд К. Чорному был органически присущ. Это очень важный «урок», который дает нам наследие белорусского классика. Он особенно своевремен сегод ня, когда белорусская литература обязана целому миру нести свое слово от имени народа, которому есть что сообщить человечеству не только о себе, но и о самом человечестве.

Вот он, в общих чертах, путь К. Чорного к совре­менной прозе, который он выбрал и прокладывал вме­сте с Я. Коласом, М. Горецким и другими писателями для всей белорусской литературы. Путь этот проложен на национальной почве, языковой и исторической, но выводит он на скрещивание мировых литературных дорог, где встречаются Толстой и Стендаль, Достоев­ский и Шекспир, Горький и Бальзак. Для нашей про­зы, которая созревала на этих путях, какие-то качества сегодня уже характерны как вполне современные и вместе с тем национальные. Правда, не так просто их все учесть и отчетливо определить.