Александр Бурьяк - Виктор Цой как подростковый певец и деструктор

Вредность Цоя, цоевщины состоит в том, что дурная предрасположенность, получив музыкально-идеологическое обоснование, превращается в дурную тенденцию.

Среди прочего, песни Цоя — это пропагандистское обеспечение табачного, пивного, пирсингового и татуировочного бизнеса.

Подростковый уровень мышления, подростковый кругозор прут из очень многих стихов Цоя. Вот наиболее противные примеры:

Сосед за стенкой — это я. Прохожий, который чуть не получил, — тоже зачастую я. Короче, у меня с поклонниками Цоя чуть ли не личные счёты.

Из очень популярного эссе «Звезда по имени Солнце» неизвестного автора:

«Экзистенциальный смысл поэзии Виктора поражает своей глубиной, ясностью и лиризмом даже тех, кто не искушен в вопросах философии, эстетики и истории литературы. Наличие в кармане некоторого количества табачных изделий становится поворотным пунктом в мироощущении Цоевского лирического героя, и дает повод для оптимистического восприятия действительности. И т. д.»

Действительно, табачные изделия являются частой темой в песнях экзистенциального лирика Цоя:

Человек может курить, сознавая свою непреодолимую слабость, — и это не самый плохой случай. Самый плохой — это когда человек считает, что никакой слабости нет; когда он эстетизирует свой порок и, можно сказать, пропагандирует его. За такое уж точно надо бить в голову.

Деструктор отличается от просто человека со слабостями тем, что устраивает из своих слабостей культ: к примеру, если он курит, то не потому, что не в состоянии иным способом обеспечить себе физиологически необходимый минимум удовольствия или расширить в мозге кровеносные сосуды, чтобы начать хоть немного сображать, а потому что он герой и не живёт, а горит, а при горении неизбежен дым.

Довольно отчётливо также просматривается у Цоя тема жажды. Думаю, его подвигала к ней скорее ночная жажда после злоупотреблений, чем жажда правды:

А вот откровенный призыв к деструкции:

Может, эта песня и шуточная, но если судить по состоянию «молодёжных рядов», то далеко не все воспринимают её как таковую.

Цоевская романтизация путаницы в голове и побегов от родителей:

Подростковая эстетика Цоя: ночь, дождь, сигареты, магнитофон, небо, звезда, стёкла, кровь, вода из крана и «мы будем делать все, что мы захотим».

Такие вещи терпимы как курьёз, как нечто неглавное, но когда их поднимают на идеологическую высоту (ну, на тот уровень сознания, на котором размещается идеология), это уже подрыв социальных устоев, то есть разрушение даже не государства, а и вовсе того, что позволяет людям существовать.

Психически нормальный и здраво соображающий человек — это сумма очень разного всякого, в том числе протестных влечений и охранительных настроений, стремления убивать и отвращения к убийству, тяги к удовольствиям и желания побеждать свои слабости. Пока соблюдается некоторое соотношение между составляющими личности, человек пребывает в норме: каждая тенденция выполняет свою нужную работу. Но если соотношение нарушается и наступает перекос, то полезные элементы психики превращаются во вредные, а нормальный человек — в припыленного, в нравственного урода или даже в чудовище. Когда чуть-чуть Цоя — это иногда, может быть, даже и неплохо, но когда взгляд на жизнь основывается на Цое — это уже болезнь личности.

Можно сказать, Виктор Цой разбился о собственную славу. Он был «не жилец»: слава и деньги — это вообще вещи очень опасные, а тем более для людей с чувствительной неустойчивой психикой. Цой, Тальков, Есенин и, наверное, большинство других «рано ушедших» любимцев публики — погибали в конечном счёте из-за ослабления чувства меры. Пропитавшись сознанием своей избранности, они начинали верить и в свою неуязвимость — и делать то, что обычный человек делать остерегается. Бремя славы тяжело не в том смысле, что изводят вниманием поклонники, и не в том, что приходится всё время выламываться под великого человека (иначе снизятся денежные поступления), а в том, что начинает деформироваться психика.