Сен Сейно Весто - Легенды о Шагающем камне. Курс выживания для наблюдателя

Страна такая, какая она есть, и Большинство в ней думает так, как думает, не потому, что есть где-то такой закон природы или на них наложено такое-то проклятье, а потому, что в такое-то время такие-то люди успели первыми получить доступ к контрольным каналам ТВ – и уже их не отдадут.

Если бы те же несусветные печатные мощности бдительно хранились не в одних и тех же пресловутых двух русских точках географии, а где-нибудь в домене Башкирии;

если бы с экранов 24 часа говорил не московский президент, а Джон Кеннеди, Сенека или Ахмед Закаев (уверен, сама фонетическая позиция предложения у русского самосознания могла бы вызвать только неожиданный приступ положительных эмоций и оно не могло бы не вздрогнуть от удовольствия), не говоря уже обо мне с моей известной способностью создавать людям проблемы, та же страна была бы другой. Правда, люди бы в ней долго еще оставались теми же.

Говоря языком Ослика и Тролля из американского «Шрека», ваша бездомная Восточная Федерация такая, потому что ее десятилетиями грузят п.н., а не Джон Кеннеди. Пожалуй, здесь и лежало то основание, в силу чего настоящая рукопись и взяла на себя труд предсказать, тоже без права обжалования, что конкретная страна никогда не будет другой. По крайней мере, я хочу на это надеяться.

4.1

…Насколько же приятнее было бы к нашему общему удовольствию отложить все это для кого-то другого в качестве обычной, ни на что не претендующей умозрительной болтовни, сказав себе, что предполагать и гадать можно на чем угодно относительно чего угодно. Но сделать так мне не дает личный большой опыт. Допустим, у вас, в силу целого ряда понятных, извиняющих причин и обстоятельств, нет русской фамилии, но есть рукопись книги. Ну, естественно, следующее решение будет напрашиваться само собой: вы хотели бы однажды прекрасным утром найти ее в образе отдельной книги хотя бы скромным тиражом.

Все это хорошо, а про скромный тираж на современном фоне так это вообще замечательно, вот только есть одно, но практически неизлечимое осложнение уже терминального характера. От обоих тех самых известных географических центров приоритетного монопольного книгоиздания ваша рукопись вместе с вами находитесь почти на противоположном конце страны. Вам никогда не приходилось пробовать сделать из своей рукописи книгу, находясь не на том конце? Вы очень многое потеряли. Ну, прежде всего: вы, не говоря уже о самой книге, ни в коем случае не должны выглядеть или показаться умнее русских издателей.

Это не то чтобы опасно, но не приветствуется. Негласно считается, что в их стране «так не бывает». Здесь не нужно каких-то особых предохранительных мер, просто не стоит забывать. Тем более, что на вас это не наложит каких-то особых затруднений, просто следите за своим языком. Кстати, попытка представиться там кунаком влюбленного джигита тоже ни к чему не приведет, вызвав больше нетерпения, чем понимания. В том ключе, что я ведь ни на чем не настаиваю и никогда не настаивал. Но ведь и ситуация вовсе необязательно должна подразумевать один и тот же исход, хотя бы для разнообразия. Тоже, между прочим, могли бы пойти навстречу. Но допустим, пусть: ваша еще не изданная книга лежит у них на редакторском столе – скажем, некой «Теры». Она там, вы здесь, все по обычной системе, но тут через какой-то год по телефону вдруг выясняется, что вам самому надо быть в издательстве: с рукописью вашей ознакомились, и там надо быть для заключения стандартного договора на издание. И вы будете, никуда не денетесь – вы держите в руках их ксерокс договора со сводом обязательств, пытаетесь разобрать что-нибудь в мелких смазанных буковках, понимая с пятого на десятое, но читать там много, и читать вам не дают, вам обещают «не обмануть», и вы сдаетесь.

Причем если вдруг случится так, что вы внезапно в приподнятом настроении решите, что это был ваш единственный и все определяющий заход туда-обратно, то вы катастрофически ошибетесь.

Вам как минимум придется от одних границ к другим (кстати, предмет какой-то особой их гордости, уверяю вас) совершить все в той же последовательности еще раз – хотя бы для того, чтобы забрать с собой причитающиеся вам по договору десять экземпляров вашей, уже свежеизданной книги, которые никто вам высылать не будет (вы же не надеетесь всерьез, что что-то когда-то именно из вашего дойдет потихоньку до ваших сред обитания?), а также за своим пресловутым гонораром и авансом, который вы тоже забрать не успели (там такая система, что треть от поддоговорной суммы, авансом, выдается до, а все, что останется, после выхода в свет тиража).

Затем обычным, налаженным ходом вы делаете последний заключительный телефонный звонок, как просили, – и еще через каких-нибудь полтора-два года узнаете, что книгу вашу никто никогда не издавал и даже не собирался. Просто так, без объяснения причин. Теперь, вам же надо сейчас хотя бы как-то вернуть оттуда свою рукопись и как можно скорее, они же их выносят себе во двор мешками, даже не превращая в стружку. И вас уже даже успели поставить на счетчик: «14 дней».

И вот, преодолевая совершенно экзотические трудности и обстоятельства, неожиданно оказавшиеся самыми неблагоприятными, с весьма озадачивающими потерями для ваших телефонных счетов вы через расстояния пробиваетесь наконец к начальственному столу и слышите в трубке никогда прежде не слышанный, но крайне нужный вам все знающий, жирный голос редакторши.

«Нет, мы не вступаем в переписку с авторами…»

В общем-то по большому счету вы к этому были не готовы, вы не собирались вступать с ними ни в какие переписки. Вы даже не представляете, о чем бы вы могли им написать, все, что вам нужно, это вернуть назад свою рукопись – за свой счет, вы очень далеко и самим забрать вам ее не представляется возможным, неужели вы так много хотите от жизни? Вы подключаете все, какие только у вас имелись, из задатков хладнокровного дипломата, вы делаете одну попытку за другой и приводите один извинительный аргумент за следующим, вы уже знаете, что не можете вот так просто положить трубку на рычаг, для вас сама мысль ехать к ним снова выглядит такой непроизвольно гадливой и нереальной, что сознание от нее просто отталкивается.

И еще где-то все время на задворках восприятия вы между делом механически пробуете для себя уяснить и не можете понять, откуда это там берется и проскальзывает что-то, что уместнее всего было бы отнести к переживаниям состояния застольного насмешливого покоя – не то удовлетворение неизвестно по какому постороннему поводу, не то просто приподнятое настроение, – и почему до сих пор разговор еще не прерван, раз отказ окончательный? Так, думаете вы, может, не такой уж он окончательный, каким показался?