Сен Сейно Весто - Легенды о Шагающем камне. Курс выживания для наблюдателя

И только тогда вы сами поспешно вешаете трубку, сообразив, в чем дело.

Это с самого начала не имело совсем никакого отношения к вашей рукописи.

Даже ваша рациональность далеко не сразу дает знать, что редакторша и не стала бы ни за что прерывать разговор первой, продолжайся он хоть всю предстоявшую ночь. Ей настолько давно и даже в пору большей привлекательности настолько не часто приходилось выслушивать, чтобы мужской голос, заходя и с той стороны, и с этой, и со всех иных мыслимых ее сторон и выказывая редкую настойчивость, вел уговоры, склоняя к недоступному согласию, что уже сам повод вновь и вновь нежно растирать непреклонность призывался как бы по экспоненте подчеркивать самый активный, самый неослабевающий спрос на нее и ее неприступность.

Одна возможность любить ухом настойчивые приступы мужского голоса и уже в свободном режиме на нем онанировать, чтобы тот делал бы какие угодно новые предложения, а она бы всякий раз и под новой редакцией могла бы с невольным удовлетворением отвечать «нет…», «нет…», «нет…», оставляла весьма проблемной всякую попытку любого разрешения в позитивном русле. Попробуйте предсказать сами, не выходя за рамки одной фразы, что ответил мне насмешливо тот же жирный голос редакторши на требование по крайней мере возместить понесенные расходы, связанные с вызовом в редакцию (разница между теми расходами, включая «room & board», и гипотетическим гонораром за книгу позволяла в лучшем случае приобрести для дома не очень большой мешок сахара, и то при условии, что мешок тот происходил бы с местных плантаций).

В том есть для меня что-то такое, на что моей логики уже не хватает. Еще позднее, уже при иных обстоятельствах, меня посетила другая мысль, которую никто, нигде и никогда не произносил вслух. За всю известную по документам историю существования письменности как вида искусства – отражение реальности и способа кодирования информации, потом ее печатных форм и затем каменистой эволюции футуристики, прогностики и полноценной не для бытовых нужд научной фантастики по каким-то причинам не было еще случая, чтобы из-под руки некой представительницы от женщин вышло бы нечто такое, что хотя бы оправдало время, затраченное на перелистывание.

Но они не только решают, каким тем быть. Они решают еще, быть ли им вообще.

Положив трубку, я подумал тогда:

А как бы выглядело бы все то же самое, весь пресловутый сюжет недомоганий, имей пределы данного этнического домена национальные границы неприкосновенными – что-нибудь на уровне суверенности стран Европейского Содружества, и находись обычный издательский домик и сеть дистрибьютеров в двух часах езды?

Не считая нужным удовлетвориться несомненным профессионализмом в селекции и репродукции женских романов, эстетика которых, по всей видимости, и в самом деле лежит где-то далеко за пределами мужского понимая, они тем же самым немногословным, уверенным движением в лице и теле переносят этот свой профессионализм пожеланий на книги и все другие.

Тут легко предвидеть очередную тему для бесчисленных возленаучных сплетен, «может ли женщина мыслить», но обсуждать тут нечего. Я могу сколь угодно искренне прижиматься губами к холодной от мороза девичьей щечке или часами делать с наиболее удачных и неповторимых обнаженных изгибов этюды и отмечать про себя прилив положительных эмоций; отдельными юными красивыми девушками я буду любоваться, как всякий подлинный тонкий ценитель прекрасного, с легкой полуулыбкой – издалека, моего воображения без труда достает, чтобы представить себе влюбленного вируса, но вы хоть четвертуйте меня, мне совершенно не под силу представить женщину, скажем, с данными Мэрилин Монро, способную, скажем, на создание теории относительности.

Даже больше того. Делая один шаг в сторону и совершая насилие над логикой: я вовсе не уверен, что она стала бы от этого лучше. (Заканчивая фразу точкой, я помимо воли не могу отделаться от чувства, как именно в данном месте наступает яростное кивание голов и солидарное просветление лиц всех из возможного контингента мужчин в том ключе, что какая тут на редкость здравая, глубокая, трезвая и разумная содержится мысль.) Короче, давайте каждый заниматься своим делом.

Я не хочу думать, что виновными признаны должны быть не первое, второе, третье, десятое, а непременно сами мои книги. Так не бывает. Нельзя так. В конце концов, зачем было тогда делать поправку к закону Хамураппи и поперек континента – так, чтобы мне далеко было видно, вывешивать уложение, что я имею право не соглашаться ни с кем. Одно время я не терял надежду перевести рукописи двух своих книг в формат стандартной электронной формы – достоинства тут очевидны и несомненны. Во-первых, так ты уже точно будешь знать, что книги твои не сожгут, во-вторых, в таком виде они легко подлежат пересылке даже на отдаленные планеты солнечной системы, где им и место. Предполагалось сделать несколько таких компакт-дисков усилиями опытных распечатниц с небывалой по моим меркам скоростью печати на своих компьютерах (у меня нет компьютера и, боюсь, после таких легенд будет уже не скоро).

Но их толерантности хватает ровно на первые 162 страницы рукописи – затем они вынуждены поправлять свое здоровье амбулаторно. Все это так, но книги и не создавались с мыслью об именно их к ним внимании где-то в будущем и делались без всякой задней мысли о покушении на их здоровье. Они вообще не делались для них. Я даже не думаю, что на эту тему стоит что-то говорить. Ну не бывает так, чтобы сотня лет за сотней все было только так, как хочется тем-то и тем-то – и ни в коем случае всем остальным. Если даже бывает, то не должно быть.

Конечно, отсюда вовсе не следует, что тот же профиль с неженским выражением вам заведомо гарантирует неминуемый и сокрушительный успех. Всем бодрым, еще брызгающим лесным оптимизмом заратустрам с не той стороны континента я бы дал совет ни минуты не забывать, что в первую очередь там, грубо говоря, определяют, смогут ли они на вашу рукопись купить себе новую шубу или нет. Ваши теории относительностей трогают их в последнюю очередь. И они ничего вам не должны. Меня, кстати, поначалу озадачивало, когда все эти «эксмы» и пр. в телефонных репликах лишь исходную рабочую фразу насчет «ни падайдёт» еще умели произнести на дипломатическом уровне – и откуда потом вдруг бралась трясущаяся враждебность, когда переговоры, не задерживаясь на понятных послесловиях, переходили непосредственно к обсуждению времени, когда мне свою книгу удобно забрать. Словно там ожидали чего-то другого. И, сам того не желая, я проваливал их в яму разочарования. И еще последнее.

Наверное, этого не следовало говорить, но вам всегда лучше ясно представлять, на что вы идете.