Иннокентий Анненский - А. Н. Майков и педагогическое значение его поэзии

Если на романском западе закваска лирической поэзии дана Горацием, то что же лежит в основе нашего творчества? С чего началась наша литература, и в частности наиболее чуткая и нервная ее ветвь-поэзия?

Византия дала нам повесть, апокрифическую легенду и проповедь литературу бесцветно риторическую по стилю, часто символическую по форме и нередко столь же мистическую по содержанию и аскетическую по духу. И это наследие сидит в нас не менее прочно, чем римские лирики с их изящным эпикуреизмом в народах романского запада.

Мистицизм, закрывавший от людей солнце и стиравший краски, был неумолим по отношению к нашей поэзии: в его черный синодик записаны лучшие русские имена: Жуковских, Гоголей, Толстых и Достоевских — он заносил свою тяжкую руку даже над головой Пушкина, но был предупрежден пулей Дантеса. А отзвуки аскетического взгляда на красоту и радость, как на тлен, грех и соблазн, разве они не звучали еще вчера в нашей художественной поэзии: вспомните «Смерть Ивана Ильича», «Братьев Карамазовых».

Вторая причина наших эстетических недочетов лежит в особенностях нашей литературной истории за два последние столетия. Великий Петр сделал нашу письменность орудием своей преобразовательной деятельности: учебник, проповедь, служилая сатира отметили первую половину прошлого века; во второй к ним присоединяется похвальная ода, дидактическая басня и служилая же комедия. Под словом служилая я разумею Здесь не грубо официальную тенденциозность, а вообще тот вид гражданской литературы, который появился у нас одновременно с гражданской азбукой и который живет и развивается доселе, верный своим традициям, завещанным ему еще Петром: служению своей земле и поступательному движению .

Если наша неслужилая сатира (вроде знаменитой «небылицы в лицах, как мыши кота погребали») давно обрела свой вечный приют в ларях букинистов и музеях, то служилая и не думала умирать. Кантемир, Фонвизин и Капнист отнюдь не более, конечно, могут называться ее представителями, чем Грибоедов, чем певец «Филантропа» и «Размышлений у парадного подъезда» или автор «Губернских очерков» и «Современной идиллии».

Каковы бы ни были причины наших эстетических недочетов, но наблюдения показывают нам, что мы начинаем их сознавать.

За последние десятилетия в нашем обществе стал проявляться некоторый интерес к эстетике. Признаками его мне кажутся: во-первых, появление в журналах «Вопросы философии и психологии» (Соловьева, Толстого), «Вестник Европы» (статьи о Боттичелли), «Северном Вестнике» (статьи о Леонардо) статей по эстетике; [154] …появление в журналах… статей по эстетике… — Имеются в виду работы Вл. С. Соловьева «Красота в природе» («Вопросы философии и психологии», 1889, № 1, с. 1–50), «Общий смысл искусства» (там же, 1890, № 5, с. 84–102) и др.; трактат Л. Н. Толстого «Что такое искусство?» (там же, 1897, № 40 и 1898, № 41); статья 3. А. Венгеровой (1867–1941) «Сандро Боттичелли» («Вестник Европы», 1895, № 12, с. 767–802); статьи А. Волынского «Леонардо да Винчи…» («Северный вестник», 1898, № 1–5). во-вторых, распространение элементарных книг по искусству: кто у нас покупал раньше почтенные книги Куглера, [155] Куглер Франц (1808–1858) — немецкий историк искусства, автор «Руководства к истории искусства». Любке, [156] Любке Вильгельм (1826–1893) — немецкий историк искусства. Каррьера, [157] Карьер Мориц (1817–1895) — немецкий философ и эстетик, автор труда «Искусство в связи с общим развитием культуры». и кто не обзавелся теперь Гнедичем? [158] Гнедич Петр Петрович (1855–1925) — историк искусства, автор «Истории искусств» (СПб., 1885). Эстетическое течение идет, конечно, с запада, а там, по-моему, оно обусловливается тремя причинами: во-первых, быстрыми, колоссальными успехами и открытиями в области художественной археологии классического мира; во-вторых, демократизацией искусства, благодаря выставкам и успехам светописи и светопечатания; в-третьих, нервной жизнью больших умственных центров, которая поддерживает усиленный спрос на удовольствия эстетического характера.

Новые веяния отразились и на школе. Давно ли наш классицизм ограничивался логической муштрой (sprachlich-logische Schulung) [159] Языковое логическое обучение (нем.). в сфере языка, [160] Давно ли наш классицизм ограничивался логической муштрой… в сфере языка… — Речь идет о формально-грамматическом характере «классического образования», введенного в 1871 г. по проекту министра народного просвещения Д. А. Толстого (1866–1880). В его основе лежало усиленное изучение древних языков (греческого и латинского) в ущерб всем другим предметам, исключая математику. Но уже в 1889 г. тогдашний министр народного просвещения И. Д. Делянов (1882–1897) вынужден был в представлении Государственному совету признать «недостатки современных гимназий, одностороннее грамматическое направление» и то, что «прохождение подробного курса грамматики и упражнения в переводах с русского языка на древние отдельных фраз искусственно составленных отрывков оттеснило на второй план чтение и объяснение писателей». Цит. по кн.: Демков М. И. История русской педагогии, ч. III. М., 1909, с. 453. - теперь два старших класса гимназии отданы ознакомлению с античным миром: мы заговорили об иллюстрациях, об эстетической экзегезе. [161] Экзегеза — объяснение и толкование текста. Когда кончатся классы, наши дети начинают рисовать, музицировать или учатся декламации, а от времени до времени в наших ионических залах гремят ученические оркестры или гордо выступают юные Эдипы. Даже в танцах замечается артистический прогресс: бурная стремительность старых вальсов и галопов вытесняется пластическими чаконами, pas de quatre и т. п.

Как это ни странно, только русская поэзия в наших классических школах оставляется по-прежнему в тени.

На ее эстетическую силу педагоги наши или те, которым педагогический мир вверен, по-видимому, мало рассчитывают. Художественная поэзия читается по хрестоматиям в младших классах, пока ученики не пройдут курса древне-церковно-славянской грамматики, венчающего собою, согласно нашим программам, грамматику русскую. Когда же ученики осилят фонетику и морфологию «Остромирова Евангелия» [162] Остромирово Евангелие — древнейший памятник старославянской письменности русской редакции, созданный в 1056–1057 гг. (в IV классе), они должны считаться достаточно подготовленными к курсу истории русской литературы, и затем в течение двух лет с ними проходится (эпизодически и главным образом со стороны языка) древняя наша письменность, немножко народной поэзии и затем отрывки из старой русской литературы до Карамзина: все это время ученики не читают и не изучают ни Пушкина, ни Гоголя, ни Лермонтова, ни Тургенева: я не говорю о внеклассном чтении, конечно, — польза от его регламентации для меня, по крайней мере, еще под сомнением.