Станислав Кулиш - Архитектон 2 / CitaDel. Дискурсивные монологи о взаимоотношениях Архитектуры, Власти и Общества

При этом никакого злого умысла в этом со стороны архитектора нет и в помине. Это его обычная линия защиты, возводимая день за днем в условиях обороны или просто превентивно, так сказать на всякий случай.

Архитектор исключительно требователен к себе и не менее к своим партнерам по жизни и бизнесу. Он не разделяет свое отношение к миру на своих и чужих. Ему важнее наслаждение интеллектуальной игрой, и неважно, с кем и в рамках каких отношений он ее ведет. Это захватывает и иногда даже способно полностью отвлечь от привычного формата жизни. Увы, бороться с этим бесполезно, так как мало что способно в жизни заменить ему те ощущения, которые доставляет эта игра.

С точки зрения общественного большинства, архитектор – существо, не вызывающее особого расположения и доверия, более того, часто в отношении него возникает неосознанное, бессознательное внутреннее ощущение чужого, непонятного и поэтому крайне опасного. Так предопределено механизмами биосферы: если пришлось столкнуться с чем-то незнакомым, лучше избежать контакта, а если его не миновать, то он должен быть либо агрессивен, дабы обозначить свою силу, что встречается чаще, либо осторожен, когда любопытство начинает брать верх.

Архитектор питается энергией мысли больше, чем привычной пищей. Еда и творчество – два процесса, несовместимых между собой. Организм, занятый поглощением пищи и ее перевариванием, выключает из работы мозг, как самый энергетически затратный блок в живом организме. Это может прозвучать странно, но когда архитектор занят анализом задачи, мысли о физиологических потребностях организма блокируются изнутри с предоставлением приоритетного трафика тем, которые несут в себе потенциал для конкретного ответа на заданный им самому себе вопрос.

Можно себе представить, какова темная сторона силы у личности, способной ограничить себя в заложенных природой инстинктах в пользу устремления за эфемерным решением самостоятельно сформированной задачи. Это сродни интеллектуальному мазохизму, при котором издевательство над мозгом начинает доставлять удовольствие с одним-единственным отличием – мазохизм первично акцентирован на физических ощущениях, а работа мозга, через перенапряжение, направлена на достижение эмоционального удовлетворения от успешного решения творческой задачи.

Этим объясняются те сложности взаимоотношений архитектора с окружающим миром, которые ставят его в совершенно обособленное положение. Он не может быть полностью интегрирован в среду обитания путем ассимиляции. Инородные тела, к коим он по определению относится, не могут быть встроены в ее ДНК. При этом влияние архитектора на эту среду в качестве внешней силы трудно переоценить. И хотя оно акупунктурно точечное и локально сконцентрированное, количество архитектурных игл, воздействующих на единый общественный организм одновременно, создает необходимый кумулятивный эффект, перенастраивая частотные контуры социума на новую колебательную волну.

Архитектор не может существовать и творить вне своей среды обитания и без сформированного для него общественного заказа. В истории взаимоотношений архитектуры и власти нет такого момента, когда бы первая существовала без второй. Они находятся в постоянном взаимовыгодном коммуницировании, и нет архитектуры без власти, как нет власти над обществом без ее проявления через архитектуру. Власть, лишенная образного символизма, слаба и обречена, что подтверждается множеством исторических параллелей.

Сотнями лет архитекторы задаются вопросом о своем месте в этом тандеме. От эпохи Высокого Возрождения до эпохи Высоких Технологий, от Л. Б. Альберти до Н. Фостера, они в трактатах и постройках пытались определить пределы сервильности профессии. Число или Количество, Граница или Форма, Размещение или Композиция – эти основные компоненты архитектуры, будучи определенными еще в ХV веке, до сих пор остаются основой архитектурного творчества. Изменяется лишь отношение общества и его управленческой элиты к их практическому применению. Математические основы, упакованные в заданные пределы, формируют объемно-пространственное решение, а их соотношения диктуются властными установками, определяющими степень распространенности, открытости, эмоциональной насыщенности проекта. От защищенности и закрытости имперских дворцов до прозрачной распахнутости и проницаемости новых сооружений демократической эпохи – какие только способы выражения отношений власти и народа не использовали архитекторы, подстраиваясь под директивы правящей элиты, чутко улавливая каждое новое политическое веяние, играя на опережение в попытке угадать превалирующий вектор развития общественного управления.

Все новшества в архитектуре есть прямое следствие сформулированных властью задач, которые, в свою очередь, основаны на прогнозной аналитике теоретиков управления социальными структурами, чьи идеи, вбрасываемые периодически в массовое сознание, работают первичными тестерами, определяющими текущие запросы социума и его реакцию. Архитектура в этом смысле вторична, то есть она следует строго в фарватере, определенном для нее Числом, Границами и Размещением управляемых человеческих сообществ, тех самых, которые сегодня, почувствовав значительную свободу по отношению к власти, определили пределы своего проникновения как «безграничные». Это значит, что подконтрольность и, следовательно, пространственная проницаемость объектных структур власти во всем мире находится на том уровне, когда ее авторитет нивелирован до уровня фактического неподчинения. За этой Границей наступает хаос анархии. Человеческое общество традиционно не способно на самоограничение свободы в силу огромного количества объективных причин, что доказано сотнями лет его конфликтного существования, и значит, эта утопическая идея, будучи возведенной в ранг политической доктрины, неминуемо ведет к физическому разрушению его самого, власти и всей образной архитектуры, созданной на ее основе.

Выход из этой разбалансированной системы видится власти в корректировке символов в сторону психологического контроля и зависимости от технологий, находящихся в ее руках. Понятие «число» в этой парадигме приобретает ключевое символическое значение, так как именно число и его количественное измерение становятся основой нового цифрового мира. Понятия «граница» для числа не существует, а значит, и «форма» как геометрическое ограничение пространства в этом мире перестает быть определяющим фактором. В качестве опоры для творчества в распоряжении архитекторов остается лишь «размещение», то есть сложнейшая композиция из неограниченного числа единичных элементов произвольной формы, созданных на основе потребных, алгоритмически выведенных цифровых параметров. Фактически это комплексная мегаструктура, объединяющая в себе все существующие функции, обеспечивающие жизнедеятельность человека, размещение которых внутри носит сложный самоорганизуемый характер.