Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Сейчас пишу книгу о Боге (готовы уже 2 части: «Тайна зерна», «Запечатленные книги») [239] Фрагментами этой книги являются, по всей вероятности, «Дорожное распятие» в львовской газете Русский Голос (1930), стихотворение, вошедшее в подборку, помещенную в Сборнике русских поэтов в Польше (1930), и три стихотворения под общим названием «Бог», опубликованные в чикагском журнале Москва в октябре 1930 г. . Начал писать лирическую драму «Голем» [240] Ср. стихотворение «Голем», напечатанное в Сборнике русских поэтов в Польше (1930). Замысел лирической драмы мог явиться рефлексом чтения Гомолицким пользовавшегося широкой известностью романа Густава Мейринка «Der Golem» (1915, рус. перевод - Берлин, 1922). .

Молва , 1934, № 5, 6 января, стр.3.

Фильм вдохновлен фантастическим романом Уэльса, в котором рассказывается о молодом ученом, изобретшем химический состав, делающий невидимым живое тело. Испробовав на себе свое изобретение, он становится человеком-невидимкой.

Старая, знакомая с детства сказка о шапке-невидимке, перенесенная в современность. Обычный путь холодного творчества Уэльса. Безжалостно разложить, обесцветить, обездушить едкими химическими составами в лаборатории народный древний вымысел, чтобы сделать из него сенсационный роман. Из детского сна - кошмар горячечного больного.

Став невидимкой, ученый ищет новой формы, которая бы расколдовала его, сделала снова видимым. Но формула не дается. Преследуемый человеческим любопытством, человеческой глупостью, он скитается с места на место, ища спокойного угла для своих опытов. Но человек - движущееся платье, которое одно делает его видимым, создает возможность жизни среди людей. В конце концов необычайное положение делает его преступником. Невидимость дает ему возможность быть неуловимым, свободным от человеческих законов. Рассказ сводится к борьбе с ним полиции, безвкусной и дешевой сенсации.

Соблазнить всё это могло только режиссера-виртуоза, считающего, что задачей кинематографа является показать то, что нельзя увидеть в жизни. Картина построена на трюке. Становится жутко, когда человек-невидимка начинает разматывать бинт, делающий видимой его голову, и под слоями бинта обнаруживаются пустоты; когда невидимый гость подвигает шезлонг, закуривает, и папироса летает по воздуху в невидимой руке; когда по комнате расхаживает одна пижама, ложится, и под невидимой головой образуется ямка в подушке. Не менее жуток глухой голос, глухой страшный смех, который обнаруживает его присутствие. Голос из пустоты. Человек, превратившийся в голос.

На постановку этой картины потрачено очень много усилий и времени. Большинство сцен снято дважды и потом снимки наложены один на другой. Многие сцены потребовали кропотливой работы и большой выдержки артистов - снимались по принципу рисованных фильмов - с перерывами после каждого отдельного снимка. Но стоила ли игра свеч? Трудно сказать. Трюки поражают, но не убеждают. Временами создается впечатление бреда. Может быть, надо было дать больше игры и сократить сенсационные моменты. Замысел Уэльса можно было углубить и расширить. Тогда бы трюк перестал быть фокусом, а стал бы средством передачи зрителям трагедии ученого, ставшего жертвой собственного изобретения.

Молва, 1934, № 19, 24 января, стр.4. «На экране». Подп.: Г. Речь идет о прославленном «фильме ужасов» «The Invisible Man» режиссера Джеймса Уэйла (James Whale, Universal Pictures, 1933).

В 1930 г. в VII-VIII книге «Воли России» было напечатано исключительно интересное и значительное исследование о тургеневском творчестве - «Тридцать снов Тургенева» А.М. Ремизова [241] Воля России, 1930, № 7/8; А.М. Ремизов. Собрание сочинений. Том 7. Ахру (Москва: Русская Книга, 2002), стр.266-309. . В конце прошлого 1933 года статья эта вышла отдельным изданием в французском переводе в Париже («Tourguéniev poéte du rêve» traduit du russe par H. Pernot-Feldmann. Paris, 1933).

Статью свою А.М. Ремизов иллюстрировал.

В примечании к своим рисункам <���он> писал: «сон хочется непременно нарисовать. Рисунок... никогда не обманет: что подлинный сон и что сочинено или литературная обработка, сейчас же бросится в глаза - в подлинном сне всё неожиданно и невероятно».

И, как бы в подтверждение подлинности снов Тургенева, Ремизов изобразил первым «неинтересный» сон Беловзорова («Первая любовь») - стоит Беловзоров и кормит карасями лошадь с деревянной головой.

Так им были испытаны пробою рисунка все тургеневские сны. Иллюстрации эти были выставлены в Париже. Теперь в французском издании статьи в тексте помещены снимки с 12 из них.

В рисунках Ремизова вольно или нет - выражено или выразилось отношение его к Тургеневу.

«Безулыбного» Тургенева Ремизов сравнивает в своей статье с громким, хохочущим Гоголем. Творчество Гоголя - магия, пронизывающая явь волшебством. «Тихоголосый», нестрашный («вот кто никогда не напугает», - замечает Ремизов) Тургенев - только ученик Гоголя, привороженный им.

Гоголь - маг, хозяин яви и сна. Тургенев - только сновидец. Во сне предчувствующий существование таинственного магического мира.

Свидетельство самого Тургенева о посвящении его Гоголем Ремизов видит в сне «Рассказа о. Алексея». Изображая этот сон, нарисовал лесного зеленого старичка с лицом, похожим на Гоголя. Старичок подает «снотворные» орешки Тургеневу. И весь рисунок (единственный в этой серии) в овале - как бы в разрезе такого магического орешка.

Вокруг головы персонажей изображаемых им снов Ремизов рисует темный или светлый кружок. Это сферы влияний, распространяемых друг на друга персонажами сна. А персонажи эти не только люди, но и звери, и вещи. Есть среди них и не имеющие нимбика. Это - безразличные, не влияющие. Зато все пугающие или испуганные, все, кто в гневе, радости, исступлении или другой страсти, все имеют над собой кружок.

Рисунки перечерчены линиями - лучами приворотных и отворотных влияний или гранями плоскостей - планов, в которых располагается сон. Плоскости эти перекрещиваются, преломляют друг друга.

И все эти нимбики, излучения, вихревые грани влияний - совсем не каприз художника. Это ключ к изображению сновидений, открытый Ремизовым.

Невидимые в яви, они болезненно ощутимы во сне.

Рисуя сложные сны, Ремизов заключает их отрывочные видения в соприкасающиеся или сплетающиеся овальные рамки. Между рамками - фантастический узор, какой видишь засыпая, медленно погружаясь в сон, укачиваясь сном - в дреме.

Или же рисунок весь раздроблен на неравные части жирными или тонкими секущими чертами.