Владимир Гопман - Любил ли фантастику Шолом-Алейхем? (сборник)

В книге известного английского литературоведа А. Мортона содержится интересное рассуждение относительно того, что со второй половины XIX в. вместо «географических утопий» появляются «утопии-сновидения». Мортон объясняет это тем, что «на карте мира оставалось все меньше белых пятен» [80] . Советский же литературовед Т. Духовный дает иное объяснение в соответствии с канонами марксистско-ленинской эстетики: «Появлений утопий-сновидений связано с тем, что умами людей все больше овладевала идея исторического развития общества, все глубже утверждалось понимание того, что социализм является закономерным результатом исторического развития общества. Выразить это в «географической форме» было невозможно. Форма же видения давала для этого широкие возможности» [81] .

Если герой повести «Сон про Джона Болла» отправляется в прошлое, то герой романа «Вести ниоткуда» – в будущее. И приходит к мысли, что оно должно быть устроено именно так, как оно изображено в романе

Герой романа (его, как и Морриса, зовут Уильям, ему, как и автору, 56 лет) приходит домой после заседания в Социалистической лиге, на котором разгорелась дискуссии о том, что произойдет после мировой революции. Он засыпает, мечтая, что когда-нибудь «наступят наконец дни радости, дни мира, отдыха, чистоты человеческих отношений и улыбчивой доброжелательности!» [82] , а, проснувшись рано утром, оказывается в новом мире. Переход из прошлого в будущее осуществляется с той степенью условности, которая присуща фантастике: автор подчеркнуто отказывается от научно-технических объяснений того , какэто произошло – прыжок во времени на сто пятьдесят лет вперед дается как данность.

Героя, вышедшего на берег Темзы, поразил окружающий пейзаж: нет ни одного из тех шумных, грязных, отравляющих воздух и воду производств, что были в XIX в., исчезли мыловаренный, машиностроительный, свинцово-плавильный, котельный заводы, отравлявшие дымом, смрадом и грохотом округу. Вместо заводов у реки расположились дома красивой архитектуры, изящные и удобные. Природа спасена от уничтожения, воздух и вода чисты и прозрачны. В какой-то степени роман – реализация намерений Морриса, который писал: «Нам следует превратить страну из закопченного задворья мастерской в цветущий сад. Если некоторым это покажется трудным или даже невозможным, я ничего не могу с этим поделать. Я знаю только, что это необходимо» [83] .

Изменились и люди: на улицах нет ни одного хмурого, неприветливого, сумрачного лица, все без исключения радостны, милы, доброжелательны, называют друг друга «соседи», явно получая удовольствие от общения с каждым встречным. Люди живут для того, чтобы наслаждаться жизнью, обществом друзей и близких. Благодаря тому, что в этом мире нет частной собственности («привет» Томасу Мору!), у людей нет чувства зависти, соперничества из-за материального неравенства, нет ни злобы, ни жестокости, подлости, коварства, лжи, все живут долго и счастливо.

Согласно своим взглядам на роль ручного труда, Моррис показывает, что в мире будущего такой труд не только вытеснил машинное производство, но и занял центральное место в человеческой жизни. Труд стал главной потребностью и удовольствием – в полном соответствии с давним убеждением Морриса, что «искусство – выражение человеческой радости в труде» [84] .

Отношения между полами изменились – нет викторианского ханжества, фальши, внешней благопристойности, скрывавшей, по мнению Морриса, разврат. Жители будущего придерживаются свободных взглядов на отношения между мужчиной и женщиной: люди сходятся и расходятся, повинуясь только одному чувству – взаимной симпатии. Не существует семьи в привычном смысле слова, традиционного института брака, нет и развода. Люди могут расстаться после многих лет совместной жизни – если исчезла любовь, то так поступать, по мнению жителей будущего, честнее и перед собой, и перед детьми. Но хотя семья в XXI в. основана на принципах полного равноправия полов, остались неразделенная любовь, ревность – и порождаемая ею немотивированная жестокость.

Нет ни правительства, ни государства – если раньше оно было органом принуждения и подавления, то сейчас, когда люди стали свободными, в нем отпала необходимость. Нет парламента (в знаменитом некогда здании размещены рынок и склад органических удобрений – попросту навоза), нет законов, госаппарата, полиции – поскольку отсутствует частная собственность, то, как полагал Моррис, исчезнут преступления, порождавшиеся ею. В этой утопии нет классовых и расовых различий, нет денег; собственно говоря, они и не нужны, потому как этот мир построен по коммунистическому принципу «от каждого по способностям, каждому – по потребности», и о том, что такое деньги, знают только коллекционеры.

Городов больше нет, люди живут небольшими коммунами-общинами в деревнях. Исчез как таковой Лондон – функция столицы отмерла, и она превратилась в конгломерат деревушек. Исчезло и машинное производство, уничтожавшее природу.

Переход к этому социальному раю, убежден Моррис, стал возможен только с помощью революции, путем насильственного захвата власти народом. История перехода к новой жизни дается в пространной политической лекции. По словам рассказчика, многие люди стали приходить к осознанию того, что «единственное разумное состояние общества – чистый коммунизм» [85] . Средство его достижения – организация пролетариата, создание профсоюзов, которые эту борьбу координировали. Влияние профсоюзов, как поведал рассказчик, росло с конца XIX века, возникали и фонды, образованные специально для поддержки забастовщиков. На вопрос героя, «Не возникало ли серьезной опасности, что кто-нибудь злоупотребит этими деньгами?» [86] , рассказчик смущенно и витиевато ответил, что «хищнические покушения на общественные средства случались нередко» [87] .

Этот обмен репликами примечателен. Моррис знал ситуацию в социалистическом движении достаточно хорошо, находясь в гуще его в течение долгих лет. Вместе с дочкой Маркса Элеонорой и ее мужем Эдуардом Моррис участвовал сначала в работе Социал-демократической федерации, а затем и в создании Социалистической лиги. Однако период упоения социалистическими идеями прошел у Морриса довольно быстро – надо думать, тогда, когда он увидел, сколь разителен контраст между представлением о социализме как доктрине, теоретической модели идеального мироустройства – и его реальностью как политического движения. Моррис видел изнанку партийной жизни, присутствовал при бесконечных обсуждениях партийных программ и лозунгов, был знаком с тем, как происходит внутрипартийная борьба за власть и как формируется партийная элита, делающая работу в партии источником существования, нередко весьма безбедного; неоднократно встречался с проходимцами, стремившихся использовать движение в собственных корыстных целях; это явление, заметим, расцвело пышным цветом в России после 1917 г.