Михаил Фонотов - Каменный пояс, 1987

Некогда контора стояла у карьера. После рекультивации он превращен в водоем. Это озерко в желтых пологих берегах. Желтизна от грунта, который, впрочем, постепенно зарастает травой. Вода в озерке отстоялась, высветилась. Мы с удовольствием в нем искупались.

Слово «артель» выражает сущность коллектива старателей, но не масштабы его деятельности. Без техники артель — пустое место. Нравственные нормы в артели внушают уважение к физическому труду. Какой бы ты ни был начальник, но не побрезгуй, разок-другой испачкай руки на людях, это только поднимет твой авторитет. Однако в артели все держится не на ручном труде, а на механизации, на инженерном расчете, на рационализации, на четком порядке.

Артель перебрасывает с места на место миллионы тонн грунта. Чтобы начать работу, ей надо к весне запрудить дол, запастись водой, поставить насосные станции, протянуть электролинии и трубопроводы. Кто в артели главные действующие лица? Электрик, сварщик, машинист бульдозера и водитель самосвала. А техника? Достаточно перечислить: 12 экскаваторов, 27 бульдозеров (в том числе ДЭТ-250 и даже один Т-800), 16 БелАЗов, 50 КрАЗов, МАЗов и других самосвалов, 2 гидроэлеватора, 2 скрепера, 3 грейдера.

Может быть, самое трудное — наладить круглосуточную работу этой техники.

— Нам дали не автомобили, а номера от них, — сказал Александр Викторович. — У заборов подбирали мы технику. И я уверен, если вернуть наши машины в объединение, через два-три месяца они опять окажутся у забора.

Артель организовала ремонт (тоже едва ли не круглосуточный) двигателей. Она восстанавливает другие узлы и агрегаты, чтобы, начиная с голой рамы, собирать автомобили.

У нее удивительно высокая выживаемость. Кажется, она творит из ничего.

В чистом поле — лагерь Андрее-Юльевского участка. Общежитие в два этажа. С торца — широкая лестница на второй этаж. Здесь кабинет начальника участка Виктора Васильевича Коваля. Никакой полировки. Два стола, две табуретки, стул, топчан. На столе — два телефона, журнал заданий. Из окна — каре двора как на ладони.

В смежной комнатке Виктор Васильевич ночует. Дальше по коридору — еще комната, в которой у окна моя койка.

Спал плохо. Сначала комары мешали, потом сон пропал.

Вечером, уже на закате, ездили с Немцовым на гидравлический разрез, на гидравлику, как говорят старатели.

Попробую нарисовать картину. Котлован. Струя гидромонитора бьет в его борт, обваливая стену. Чтобы ускорить работу, бульдозеры сверху сбрасывают рыхлый грунт, который струя тут же размывает. Пульпа стекает к землесосу, а от него по трубам поднимается к промприбору, где, собственно, и промывается золотой песок.

Это впечатляет: шесть Т-130, один ДЭТ-250 и один Т-800 как бы утюжат полосу желтой глины, то с ревом нанизывают на лопату кучу грунта, то пятятся обратно. Белая струя с грохотом стегает сброшенный грунт, разбрызгивает его желто-белым облаком, сбрасывает вниз. Склон холма тает на глазах.

В тельняшке, в спортивных брюках с кантом, в сапогах, гидромониторщик Александр Гоголев уступает мне место у монитора. Поводя дышлом, я до дна смываю сброшенную сверху рудную массу и чувствую, как рвется из рук неистовая струя воды. Ничего, работать можно. Александру, однако же, стоять тут до утра.

А тракторы снуют, и рев их в вечерней степи так могуч, что невольно напрашиваются красивые слова о музыке механизации, о симфонии труда. Т-800, конечно, особенно внушителен. В облаке дыма из двух выхлопных труб, напрягаясь до сотрясения земли, он сдвигает целую гору грунта. Не машина, а желтое железное здание. Непривычно.

Т-800 здесь на испытаниях. Конструкторам надо побыстрее набрать моточасы, им и посоветовали отдать технику в артель — там ей отдыхать не дадут.

Однако, отъехав в сторону, Т-800 остановился. Тракторист Игорь Устьянцев спустился вниз. Объясняет: в кабине похлеще, чем в бане, — кондиционер сломался. Днем не дольше четверти часа усидишь в кабине.

Александр Викторович усмотрел погрешность в организации труда трактористов. «Пожалуй, — предположил он, — тракторов тут более, чем требуется». Когда мы приехали на базу, он сказал об этом Ковалю: «Съезди, посмотри».

Потом, уже без Немцова, мы сидели в кабинете Коваля, не зажигая света, разговаривали. Я, естественно, допытывался, как тут живется-работается.

— Приехав, допустим, после отпуска, — тихо рассуждает Коваль, — многие жалуются: дома измотали всякие хлопоты, похудел. Дня три-четыре входишь в наш ритм. Освоишься — и пошло дело. А что до еды… Столовая у нас открыта практически круглые сутки. Ешь, сколько угодно. Хоть три раза в день, хоть шесть. Когда ни придешь — накормят. На еде мы не экономим.

Жить мужику у нас проще, чем дома. Тут у него работа — и больше ничего. Втянулся — и пошло.

О том же говорил мне Немцов. Мужик в артели отвыкает от семьи, «портится». Приедет он домой, в гастроном его не заставишь сходить. Жене по дому помочь отказывается: «Я заработал, обеспечил, не дергай меня по мелочам». Знать только работу и ничего кроме нее — такая жизнь по нынешним временам слишком легкая.

Артель предпочитает принимать тех, кто приехал издалека: они напрочь отрываются от семьи. А если дом близко, артельщик хуже работает. То ребенок заболел, то картошку выкопать отпусти. А бывает, отпрашивается мужик и не говорит зачем. Не говоришь — значит потерпишь. Но утром его койка пуста. Ночью снялся. Дело ясное: заревновал…

Уже за полночь. Я иду спать, а Коваль уезжает на гидравлику — о задании председателя он не забыл. Вернулся он часа через два. Вскоре я уснул. Всю ночь за окном отъезжали и прибывали тяжелые грузовики.

Утром Коваль знакомит меня с Владимиром Даяновичем Сарапиным, который, взяв меня под опеку, привел к танкетке, у которой стояли три парня — Александр Козлов, шофер, Александр Шабунин, тоже шофер, и Владимир Трофимов, горный мастер. Сейчас мы поедем, но сначала — короткая беседа.

Сарапин — секретарь парторганизации артели, в которой 55 коммунистов. Что и говорить, парторганизация эта необычная. Все-таки все здесь чувствуют себя людьми временными — собрались, повкалывали и разъехались. Откровенно говоря, коммунисты предпочли бы оставаться в тени. Может быть, они стесняются того, что подались за «длинным рублем». Вообще неизвестно, хорошо или плохо то, что они оказались в артели, есть ли в том «криминал». Вроде что-то есть «такое». А вроде, если задеть за живое, ничего «такого» и нет.

Ну, поехали. Куда? Значит, так, едем брать золото. Дело это строгое, посторонние при сем присутствовать не должны, но корреспонденту отказать нельзя.

Все забираются внутрь автомобиля, оставляя мне место рядом с водителем. Я закрываю тяжелую железную дверцу и — можно ехать.