Петр Токарев - Хозяин самолета

— Что ж я теперь буду делать, товарищ инженер?

— А что такое?

— Руку у меня отняли… Разрешите нам сделать из двух калек одного здорового?

— Какую руку, каких калек? — не понял инженер.

И тогда механик (фамилия его Пархоменко) объяснил, что он хочет переставить левое уцелевшее крыло с другого самолета на свой.

В начале войны это было непривычным делом. Потом, в ходе войны, подобные перестановки исправных агрегатов с вышедших из строя самолетов на другие самолеты в авиационных частях научились производить мастерски. Ведь то, что можно и нужно было поощрять во время войны, не всегда целесообразно практиковать в мирное время, когда запасные части поступают в плановом порядке со складов. В войну же, случалось, и один самолет лимитировал боевые возможности части, особенно в первый период, когда боевые потери в воздухе и на аэродромах были у нас очень велики, а многие наши авиационные заводы оказались «на колесах» по пути перебазирования с Запада на Восток.

Группа механиков — всего человек десять, — усиленная двумя специалистами из мастерских, справилась с перестановкой крыльев в течение суток, и подраненный самолет еще долго летал на боевые задания с «чужим крылом», пока его не заменили при перевооружении нашей части на новую, более совершенную технику.

Внезапные, массированные бомбардировочные налеты гитлеровской авиации на наши аэродромы, боевые потери и интенсивная летная работа выводили из строя большое количество самолетов. Поэтому быстрое и качественное восстановление каждого неисправного самолета, особенно в первые годы войны, имело решающее значение в поддержании постоянной боевой готовности авиационных частей.

Выполняя эту ответственную работу, авиационные механики наших частей и специалисты войсковых ремонтных мастерских показывали примеры выносливости, трудолюбия, высокого мастерства и беззаветного служения своей Родине. А это в свою очередь позволило инженерно-техническому составу ВВС решить сложную задачу бесперебойного инженерно-авиационного обеспечения боевой работы авиационных частей, которые наносили чувствительные ответные удары по войскам и военным объектам врага.

Как сейчас помню, это случилось зимой 1941 года на одном из фронтовых аэродромов под Москвой. Стояли жестокие морозы — те самые морозы, которые заставили гитлеровских солдат вместо кованых сапог напялить на ноги соломенные «валенки», а на головы «трофейные» бабьи платки. Старухи в деревнях по пути следования колонн с такими пленными называли их, как некогда наполеоновских солдат во времена изгнания их из России в 1812 году, «басурманами». Нам тоже было несладко. Русский солдат вынослив — это верно, но подмосковный морозец суровой зимы 1941 года долго будут помнить не только гитлеровские, но и советские солдаты.

Но авиационным механикам на фронте, случалось, и в самые жуткие морозы становилось жарко. Вот об одном таком случае я и хочу рассказать.

Одна из частей нашего соединения, воевавшая с начала войны на самолетах Су-2, получила несколько штурмовиков Ил-2.

Как известно, появление самолетов Ил-2 на фронте произвело на гитлеровцев ошеломляющее впечатление. Недаром они назвали этот самолет образно « Schwarze Tod », что значит «Черная смерть».

Гитлеровцы готовились форсировать реку и в одном месте скрытно наводили переправу. Река была скована льдом, но лед еще был непрочен, и о переправе по нему техники наши враги, конечно, не могли и мечтать.

Нашему командованию стало известно не только точное место переправы, но и время форсирования реки, которое должна была начать крупная танковая колонна гитлеровцев. Если бы удалось разрушить переправу в момент начала движения по ней танковой колонны, а потом «прочесать» как следует создавшуюся пробку скопления машин с воздуха, — понятно, к чему это могло бы привести.

Вот эту задачу командование и возложило на девятку наших штурмовиков Ил-2. А их у нас всего имелась одна девятка и больше ждать в то время было неоткуда.

На подготовку операции было отведено всего сутки с небольшим, но накануне наши три Ил-2 вернулись с задания с такими пробоинами в крыльях, что приходилось удивляться, как они еще дотянули до своего аэродрома. О выпуске их в таком состоянии на задание нечего было и думать. А командующий приказал, чтобы переправу штурмовала девятка, ибо штурмовка меньшим количеством самолетов была бы малоэффективна.

Помню, старший инженер части инженер-капитан Луценко так отзывался об этом: «Когда я получал задание подготовить к боевому вылету на штурмовку девятку, мне стало жарко, хотя дело было на улице и вокруг трещал такой морозище, что аж дух захватывало! Шутка сказать: подготовить к вылету за сутки таких „калек“, на ремонт которых в мирное время потребовалась бы бы минимум неделя, а то и две».

Но приказ есть приказ, и он отдается затем, чтобы его выполняли, а не обсуждали. Но беда не приходит одна: наша полевая мастерская как на зло отстала в пути при перебазировании. Поэтому выполнение этого приказа было поручено механикам подбитых самолетов старшим сержантам Ушакову, Сорокину и Измаилову. В помощь им выделили других специалистов, сведущих в ремонтном деле, а для руководства всей группой назначили опытного техника звена Извекова.

К счастью, необходимый инструмент и материалы удалось вовремя подбросить из других частей, и работа закипела… О, то была действительно кипучая работа!

Вот что рассказывал мне потом об одном очень маленьком эпизоде этой работы старший инженер части инженер-капитан Луценко.

«Начинался уже рассвет, — говорил он, — когда я заглянул в последний раз на место, где ремонтировался самолет механика Ушакова. Сам хозяин самолета стоял на стремянке и, закусив губу, старался вставить в гнездо кронштейна болт крепления элерона, а его моторист сержант Панов поддерживал элерон снизу, стоя на земле. Сверху, на крыле, где раньше зияла рваная рана пробоины, уже серебрилась огромная заплата, наложенная ими за ночь. Термометр наружного воздуха в кабине показывал двадцать шесть градусов ниже нуля, но оба специалиста работали без курток.

Внизу, рядом со стремянкой, гудела подогревательная лампа АПЛ, от которой к площадке стремянки тянулся гибкий трубопровод.

Ушаков сдвинул шапку набекрень. Лицо его было озабочено и лоснилось от пота.

— Да держи ты как следует! — покрикивал он на своего помощника. — Вот так… Левей… Вверх… Чуть-чуть вправо… Стоп! Так держать… Кожаный молоток, ключ четырнадцать на шестнадцать, пассатижи… Живо!

А куда уж там еще живей? Панов метнулся к инструментальной сумке, и не прошло минуты, как требуемый инструмент был в руках механика. Мне показалось, что пахнет паленым. Осмотревшись, я заметил, что сбоку от бедра механика струится сизый дымок.