Петр Токарев - Хозяин самолета

Самостоятельно подготовить и выпустить самолет в воздушный рейс — дело серьезное и очень ответственное.Поэтому даже те механики, которые сотни раз готовили и выпускали самолеты в полет, всегда чувствуют известную напряженность нервной системы. А если к этому добавить еще естественное стремление каждого механика опередить других, что особенно бывает важно иной раз при запуске двигателей, то станет ясно, почему все механики так серьезно и сосредоточенно приступают к подготовке самолетов в полет. Нервозность значительно усиливается, если при подготовке самолета возникают какие-либо неполадки, особенно, когда видишь, что отстаешь, что другие опережают…

А ведь в авиации быстрота в подготовке самолета к полету нередко решает успех выполнения экипажем полетного задания. В свою очередь невыход в полет по вине авиационного механика (техника) справедливо считается у нас позором. Поэтому в момент подготовки самолетов к полетам даже у механиков-весельчаков лица становятся серьезными, сосредоточенными.

Старшина технической службы Никитин в данном случае был сосредоточен вдвойне, так как, кроме чувства ответственности, он испытывал еще и другое, связанное с выполнением ранее задуманных «экспериментов».

Никитин колебался: один внутренний голос подсказывал ему выбросить из головы задуманное и сосредоточить все свое внимание на подготовке самолета в строгом соответствии с требованиями инструкции, а другой — дразнил: «Ага, струсил? Эх ты… Значит, не уверен в себе?»

«Но, нарушая требования инструкции, ты не только рискуешь опозориться сам, а подвергаешь опасности и своих товарищей — весь летный экипаж. Они ведь доверяют тебе, твоему благоразумию и твоей честности», — продолжал говорить ему внутренний голос.

Но у людей недалеких, у зазнаек очень часто голос благоразумия звучит слишком слабо, и они им пренебрегают. Так поступил и Никитин. Стремясь опередить товарищей, он воздушные винты перед запуском не проворачивал, а при запуске переключатель электроинерционного стартера держал во включенном положении «Раскрутка» не 25–30 секунд, а 50 секунд.

Левый двигатель запустился нормально, а при запуске правого воздушный винт только вздрогнул, но не провернулся.

Никитин повторил запуск еще дважды, но каждый раз повторялось тоже самое — правый двигатель не запускался.

Оказалось, что электроинерционный стартер правого двигателя вышел из строя (сгорела обмотка возбуждения), а винт провернуть было невозможно из-за скопления в одном из нижних цилиндров большого количества масла.

Никитин приказал своему помощнику авиационному механику Локтионову и мотористу вывернуть свечи из нижних цилиндров и слить накопившееся масло, а сам с механиком по электрооборудованию самолета приступил к замене электроинерционного стартера.

Но это очень большая и трудоемкая работа. Пока производили замену стартера, все остальные самолеты были выпущены в воздух. В этот день самолет, закрепленный за старшиной технической службы Никитиным, впервые не вышел в полет.

«Какой позор! — думал он, — все самолеты вылетели вовремя, а мой остался, и из-за чего? Из-за такой мелочи!» В это время к самолету подошел инженер подразделения.

— В чем дело, почему самолет не подготовили в срок? — спросил он.

— Сожгли электроинерционный стартер, — ответил Никитин краснея. — Виноват, товарищ инженер-капитан… Я не нарочно.

— Причину выяснили?

— Слишком долго держал переключатель в положении «Раскрутка», — сознался Никитин.

Но о том, что вопреки требованиям инструкции он запускал двигатели без предварительной прокрутки коленчатого вала и что в данном случае воздушный винт нельзя было провернуть из-за скопления в нижних цилиндрах большого количества масла, Никитин доложить побоялся.

Оно и понятно: трусость всегда сопутствует недисциплинированности.

Надо сказать, что в жизни подобные примеры не редкость, причем исход их почти всегда одинаков: за недисциплинированность и трусость приходится расплачиваться очень дорогой ценой.

В данном случае, вместо того чтобы трезво осмыслить допущенную ошибку, сделать соответствующий вывод и немедленно принять меры к исправлению этой ошибки и предупреждению более тяжелых последствий, Никитин из-за чувства ложного стыда и самолюбия скрыл от инженера факт нарушения им инструкции, не подумав о том, к чему это приведет и чем может кончиться.

«Пустяки, — думал он, стремясь найти оправдание своему поступку, отчитаться перед собственной совестью. — Все это мелочи жизни… Забудется… Перемелется — мука будет…»

Однако на сердце у Никитина было неспокойно. А тут еще помощник окончательно испортил ему настроение своим замечанием:

— А все-таки зря мы не проворачиваем винты… Когда-нибудь нам это боком выйдет.

— А ты не каркай! — рассердился Никитин. — Молод еще указывать мне… Запускал без проворачивания винтов и буду запускать. А чего ты испугался?

— Гидроудара. Видал, сколько масла в нижних цилиндрах скопилось? Тут и до аварии не долго… Послушай-ка, вроде скрип какой-то в двигателе слышится при проворачивании винта… Или мне показалось?

— Ерунда все это! Так я и поверил, что из-за такой мелочи может произойти авария.

— Разное бывает, — сказал Локтионов.

Однако спорить с Никитиным он больше не стал: Никитин, хотя и был всего на год старше его, и жили они в одной казарме, и вместе участвовали в гарнизонной самодеятельности, все же являлся его прямым начальником; кроме того, у Никитина за плечами был двухгодичный опыт самостоятельного обслуживания самолета, а сам Локтионов всего лишь год назад окончил школу и работал пока вторым механиком. Хозяином-то на самолете был не старший сержант Локтионов, а старшина технической службы Никитин.

Но Никитин все же подошел к правому винту и провернул его. Никаких посторонних шумов в двигателе он не услышал.

— А у вас, случаем, в голове не скрипит, Локтионов? — спросил он насмешливо. — Будете теперь мотать мне нервы из-за каждой пустяковины… Все в порядке… «Волков бояться — в лес не ходить», — заключил он более снисходительно. — И паники мне не поднимайте, слышите?

— Есть!

— Ну, я пойду покурю, а вы побудьте пока у машины…

И ушел. А у Локтионова характер был беспокойный. Если уж сомнение закрадется ему в душу, не успокоится до тех пор, пока не выяснит все до конца. Не удовлетворившись «доказательством» Никитина, он обратился за советом к старшему технику звена, а тот вместе с ним к инженеру подразделения. Выслушав доклад Локтионова, инженер отстранил самолет от полетов и приказал Никитину снять нижние цилиндры правого двигателя. И когда это приказание было выполнено, в восьмом цилиндре вследствие гидравлического удара оказался погнутым шатун. Кроме того, уже начался процесс разрушения картера, так как образовавшейся на месте изгиба выпуклостью шатун ударял по нижнему обрезу гильзы цилиндра, а когда разрушил ее, начал бить по картеру. При этом, очевидно, и возникал тот посторонний шум (скрип), который обнаружил в двигателе старший сержант Локтионов. Но к моменту обнаружения дефекта шатун уже почти не касался картера. В месте же его изгиба образовался наклеп, а попавший внутрь картера выкрошившийся кусок гильзы цилиндра уже успел произвести серьезные разрушения, которые в дальнейшем могли бы закончиться аварией двигателя.