Герберт Уэллс - Будущее нашего мира. Процветание или гибель?

Все та же нарастающая несогласованность во Вселенной, которую мы рассматриваем как нечто реальное, становится все более и более явной. Приспособиться или погибнуть всегда являлось непреложным законом жизни во всей этой постоянно усиливающейся нестабильности, и закон этот все больше насмехается над нами по мере того, как ширится расхождение между тем, что наши отцы имели обыкновение называть Порядок Природы, и новой суровой и непримиримой враждебностью к нашей «личной» Вселенной, ко всему нашему.

Наша вселенная – это наивысший компас нашего разума. Это замкнутая система, которая возвращается в себя. Это замкнутый пространственно-временной континуум, который теперь, когда неведомая сила, породившая его, наконец обратилась против него, завершается тем же стремлением к существованию, с которого он начинался. «Сила», – написал автор, потому что трудно выразить то непознаваемое, которое, так сказать, обратило свое лицо против нас. Но мы не можем отрицать эту угрозу тьмы.

Но и «Сила» неудовлетворительный термин. Нам нужно выразить нечто совершенно вне нашей «вселенной», а «Сила» предполагает что-то внутри этой вселенной, борющееся против нас. Ваш автор опробовал целый ряд слов и фраз и отвергал каждое по очереди, «Х» привлекательно, но возникает ассоциация с уравнением, разрешимым в понятиях конечного бытия. «Космический процесс», «Запредельное», «Неизвестное», «Непознаваемое» – все это тянет за собой несостоятельные смыслы. «Антагонизм» сам по себе слишком усиливает идею позитивной вражды. Но если мы вернемся к структуре греческой трагической драмы и представим жизнь как Протагониста, сопровождаемого бесстрастным хором и возможностью перемен в его роли, мы получим нечто, удовлетворяющее нашим запросам. «Антагонист», таким образом, в этом строгом смысле, является термином, который настоящий автор будет использовать для обозначения той неизвестности, которая благодушно и долго, по нашему счету времени, терпела жизнь, а теперь обернулась против нее, чтобы со всей безмятежностью стереть с лица земли.

По мере того, как наши умы все с большим любопытством исследовали пространственно-временной континуум, которым обрамлена драма эволюции, они открывали один парадокс за другим за правдоподобной личиной «нормального» Бытия.

Ураново-свинцовая, атомная загадка, к которой мы еще обратимся, является лишь одним из последних среди несуразных и трудных вопросов.

Например, лишь недавно нам открылось, что существует предел скорости. Самая высокая скорость,

с которой может двигаться что-либо, – это скорость света. Возникло остроумное предложение сравнить наш нормальный мир с трехмерной системой, падающей на этой скорости сквозь четвертое измерение. Но это четвертое измерение, через которое она падает, подразумевает, что что-то остается от пространственно-временного континуума, в котором находится наша «вселенная». Но ведь этот пространственно-временной континуум и есть наша «вселенная». И это все так же оставляет нас с нашим эволюционным процессом и всем остальным в рамках нашей системы.

Пытливый скептицизм философского анализа автора пришел к тому, что Антагонист – это непреодолимая для него реальность. Но ведь по всей земле с незапамятных времен интроспективные умы, умы размаха задумчивого Шекспира, питали отвращение к потрясениям, досадам и мелким унижениям жизни и находили убежище от них и от страшной мысли о неотвратимости конца всему в уходе в мистику. В целом человечество проявляло терпимость, сочувствие и уважение таким уходам. В этом есть специфически человеческий фактор: повторяющийся отказ удовлетвориться нормальным реальным миром. Вопрос «Это все?» волновал бесчисленные неудовлетворенные умы на протяжении веков, и, представляется, он звучит и сейчас, когда натянулась наша привязь, вопрос все такой же безответный и настойчивый.

Для таких смущенных умов мир нашей повседневной реальности – не более чем относительно занимательная или печальная история на киноэкране. Сюжет достаточно связный; он сильно волнует их, и все же они чувствуют, что это подделка. Подавляющее большинство зрителей принимают все условности сюжета, полностью становятся его частью, живут, страдают, радуются и умирают в нем и вместе с ним. Но скептический ум твердо говорит: «Это заблуждение».

«И золотые парни и девушки должны, как трубочисты, снисходить в прах».

«Нет, – говорит наша врожденная жилка протеста, – за прахом все же что-то есть».

Но есть ли?

Нет никаких оснований утверждать, что есть. Даже скептический ум способен переоценивать полноту своего скептицизма. Как мы теперь обнаруживаем, оставался большой простор для сомнений.

Чем суровее наше мышление, тем яснее становится, что повозки Времени влекут этот прах в мусоросжигательные печи, и там ему приходит конец.

До сих пор повторение казалось основополагающим законом жизни. Ночь сменяла день, а день – ночь. Но в этой странной новой фазе существования, в которую переходит наша Вселенная, становится очевидным, что повторений больше нет. Они уходят все дальше и дальше в непроницаемую тайну, в безмолвную беспредельную тьму, против которой упрямая настойчивость наших неудовлетворенных умов может бороться, но будет бороться только до тех пор, пока не будет полностью побеждена.

Наш мир самообмана ничего этого не признает. Он так и сгинет, глупо отводя глаза. Это похоже на морской караван, затерявшийся во тьме у неизвестных скалистых берегов… Пираты ссорятся в кубрике, а дикари карабкаются по бортам кораблей, чтобы грабить и творить зло, как им заблагорассудится. Вот вам главные черты все более путаной картины на нынешнем киноэкране. Ум, близкий к истощению, все еще предпринимает последние тщетные попытки найти «выход – в обход или насквозь».

Это наибольшее, на что сейчас способен ум. Этот его последний выдыхающийся порыв должен продемонстрировать, что дверь закрывается за нами навсегда.

Нет никакого выхода, ни в обход, ни насквозь.

Автор уже провел различие между его очень прерывистыми и специализированными периодами философских поисков и нормальными интересами его жизни. Он остается всего лишь еще одним муравьем, хотя и укрепленным в своем стоическом приятии редким и особенным видением. Но массы наших собратьев не имеют такого видения, которое бы их укрепляло, и мы должны приводить наше повседневное поведение в соответствие с ними.

Существуют большие неоднозначные массы муравьедов, чьи лидеры, не в силах уразуметь, что происходит, прибегают к самым злым и зловредным магическим искупительным жертвам, чтобы отвратить скорбную судьбу, надвигающуюся на всех нас. Процветают обличения, в которых старые предрассудки смешиваются с новой жестокостью. Несчастный муравей, вовлеченный в эти мельтешащие массы, делает все возможное, чтобы сохранить свою веру в тех, кому он вверил себя. Так что он вполне может прожить с этим до самого конца. Порой, возможно, он будет испытывать неловкость и смущение, но он и его товарищи в основном будут поддерживать атмосферу тщетной доблести, убеждая самих себя и друг друга, что вскоре прежняя игра возобновится, а все нынешние потрясения сгинут как сон. Но прежде, чем он достаточно проснется, чтобы рассказать свой сон о восстановившемся мире, он забудет этот сон и навсегда уйдет в небытие.