Коллектив авторов - Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

Предвижу проклятия и анафему со стороны закоренелых феминисток. Но все равно хочу высказаться против засилья женщин в литературе. Я не против женщин в литературе в принципе. Но я за равноправие. Чтобы хотя бы и мужчин, и женщин было поровну.

К чему приводит бабье царствование – мы можем наблюдать на примере премерзкого спора между писательницей Анной Старобинец и критиком Аглаей Топоровой, случившегося по итогам объявления шорт-листа премии «Нацбест».

Есть известная шутка, что, мол, если две женщины встретятся, они рано или поздно будут рассказывать друг другу про то, как они рожали. Печально, но факт. Если женщины оказались в литературе, то рано или поздно они будут с умным видом вещать миру о том же самом.

10 апреля премия «Нацбест» огласила короткий список, который положил начало стыдобе. В список вошло произведение Анны Старобинец «Посмотри на него», написанное в жанре документальной прозы. На страницах своего произведения автор довольно подробно рассказывает о том, как делала аборт в Германии. Автор поднимает тему отношения к нерожденному ребенку в наших и в немецких клиниках. Не буду вдаваться в подробности, на мой взгляд, это был бы интересный репортаж, но на книгу, пусть даже нон-фикшн, работа не потянула.

Старик Хемингуэй написал о том же самом в суперкоротком рассказе-фразе «Продаю ботиночки детские, неношеные». Чтобы написать о самом страшном, японской поэтессе Тиени потребовались три строки:

Попадание книги в шорт-лист вызвало недоумение со стороны критика и члена жюри премии Аглаи Топоровой. На страницах своего ФБ Топорова в резкой форме выразила свое фу выбором членов жюри.

«Мне физически, человечески, женски и т. д. омерзителен этот текст. И я реально имею право об этом написать. Моя дочь умерла в три года десять месяцев за пять часов», – отметила Топорова в посте.

Фейсбучане разделились на два лагеря и принялись осуждать. Сторонники Аглаи – осуждать Анну Старобинец за манипуляции с выкидышем. Фанаты Старобинец – обрушились на критика за бессердечие.

Фейсбучане интересовались, почему кто-то считает, будто целый ребенок ценнее выкидыша, и кто дал право Аглае называть эмбрион «фрагментом тела женщины».

Оскорбленная Старобинец написала ответный пост, в котором заявила о том, что ее обидели, не принесли извинений, поэтому на вручение премии она не поедет. Автор пустилась в долгие объяснения о том, про что она хотела сказать, и призвала критиков «не забывать, что она (книга) написана живым человеком про его реальную жизнь».

Если бы это не было так грустно, все было бы даже смешно и напоминало бы рассказ Зощенко «Больные», где больные чуть не подрались в очереди, выясняя, чья болезнь страшнее.

«…Милый ты мой, разве у тебя болезнь – грыжа. Это плюнуть и растереть – вот вся твоя болезнь. Ты не гляди, что у меня морда выпуклая. Я тем не менее очень больной», – говорил один «зощенковский» больной другому.

Но все это грустно, поскольку уровень дискурса явно свидетельствует не только о том, как далеки критик и писатель от литературы, но и о том, во что превращается литература под женским игом.

Дикостью и вопиющим непрофессионализмом выглядит попытка автора прикрыть недостатки произведения личным тяжелым положением. Помнится, еще в годину нашего обучения в Литературном институте авторов снимали с обсуждения, если те позволяли себе требовать снисхождения на том основании, что «все написанное – правда». Такая формулировка свидетельствовала о том, что написанное представляет собой не самостоятельное художественное произведение, а побочный продукт психотерапии.

Возглас критика «Я имею право об этом писать, у меня дочь умерла» говорит о том, что в споре женщин иерархия писателей и критиков выстраивается по принципу: круче тот, кто более несчастен. К сожалению, выдача литературных премий по принципу «кто несчастнее» давно стала трендом современного литературного процесса. В этом случае совершенно непонятно, почему Хокинг не получил нобелевку по литературе.

Ну, и самое главное – происходящее заставило задуматься о сострадании. Допустим, ты писатель, только что бил себя копытом в грудь, уверяя, что отстаиваешь интересы нерожденных детей и их родителей. И вдруг спускаешь всех собак на несчастную женщину, которая хотя и критик, но пишет о том, что потеряла маленького ребенка. После таких признаний даже ежу понятно, что перед тобой не критик, а просто травмированная тетка. И как можешь ты, писатель, посыпать ее дустом, спускать на нее свою недобрую фейсбучную паству, вновь перетягивать одеяло на себя, заявляя, как сильно тебя обидели?!

Неужели непонятно, что такие заявления и тебя, писателя, автоматически переводят в ранг обычной тетки?

На мой взгляд, после таких скандалов, да еще на глазах у изумленных читателей, организаторы любой литературной премии должны были отказаться и от критика, и от автора. Литература – это совсем не про вымогательство коллективной жалости к себе у народа. Особенно если у самих критиков и писателей этой жалости – ни на грош.

Каждое поколение считает, что «молодая литература» началась с него. И само понятие «поколение» в задушевном значении «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» можно впервые применить к нему, а не к издерганным удавшимися или не удавшимися амбициями разобщенным старшим. В очередной раз я это послушал и уловил эту атмосферу практически «съезда победителей» на «профильном» круглом столе журнала «Знамя». Я не собирался на эту встречу в библиотеке Боголюбова, но, оказавшись в этот день в Москве, все же пришел посидеть где-нибудь на заднем ряду.

В последний год мне вообще удалось ненадолго войти в зал новой «молодой литературы» и посидеть на заднем ряду, чтобы понять, чем дышит это поколение и чем оно отличается от нас, дебютировавших в середине нулевых. Получив премию «Лицей», я не планировал это продолжать, но как-то так – слово за слово – получилось, что я побывал на нескольких форумах и семинарах, включая бывшие «Липки». Впечатления оказались богатые, и, конечно, было что сопоставить, вспоминая Липки настоящие (географически), семинары премии «Дебют» и много что еще из тех далеких времен.

Мы тоже считали, что «молодая литература» началась с нас. Но, кажется, на это были какие-то основания – хотя бы институционные. Все классические ныне формы бытования «молодой литературы», от форумов до премий, почти синхронно возникли в 2000–2001 годах. В какой-то давней статье или выступлении Валерия Пустовая мимоходом обронила что-то про «нефтяные деньги» как про возможное объяснение причин, и я сразу почувствовал: где-то здесь – рациональное зерно.