Коллектив авторов - Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

(На самом деле намного раньше, и, по сути, об этом же сказал Какудзо Окакура: «Человек безнравственен только потому, что он погружен в себя» [188] К. Окакура. Книга чая. Мн.: Харвест, 2002. С. 34. .) Такую же взаимосвязь я прослеживаю между искусством и временем (технологиями). Нужно просто заменить слова в законе Дарли – Бэтсона на соответствующие.

Скоро и само «упадничество» станет роскошью.

Много лет назад я решил, что буду писать максимально безличным стилем. Стилем учебника, словаря… И никогда не использовать в тексте местоимение «я». Но бывают моменты, когда общественное и индивидуальное оказываются синонимами, и тогда нельзя писать так, будто происходящее тебя не касается. Поэтому здесь я отступлю от своего стилистического правила.

Когда мне было 16 лет (то есть в 1997 году), я узнал о том, что существуют толстые журналы, в которых печатают современную литературу. Кажется, учительница рассказывала нам про Некрасова и упомянула «Современник», а я спросил, выходит ли он сейчас. Дело было в Кызыле, и я пошел в тувинскую Национальную библиотеку имени Пушкина на улице Ленина. На абонементе я их нашел. Несколько стеллажей с журналами, перед которыми можно было стоять бесконечно, перелистывая тонкие хрупкие страницы. Потрясение было настолько велико, что сравнить его можно, пожалуй, только с большой настоящей любовью. Я ходил в библиотеку раз в неделю, брал два-три журнала – наугад, без какого-то порядка.

Этот процесс неистового погружения в бессистемное, стихийное чтение много раз описан в мировой литературе. У самых разных авторов – у Шукшина, у Сартра… Я думаю, что читательский запой, с которого все и начинается, знаком всем литераторам. Особенность моего опыта в том, что первоначально это было не книжное, а журнальное чтение.

Второй раз толстожурнальное потрясение я испытал году в 2001-м, когда в сибирских провинциальных городах появился Интернет, и я впервые зашел в «Журнальный зал».

Я жил то на съемных квартирах, то в общагах, поэтому постоянного выхода в сеть (через модем, подключенный к телефонной линии!) у меня не было, и я ходил на почту, в интернет-салоны, в библиотеки, где можно было скопировать новые номера журналов (на дискету 3,5 дюйма!), чтобы прочитать их дома с монитора. Именно тогда и именно вследствие сочетания содержательности и технологичности ЖЗ у меня появилась мечта работать в редакции литературного журнала, которая спустя десять лет счастливо сбылась.

С середины нулевых, когда Интернет в жилище появился, я захожу в ЖЗ почти ежедневно. Несмотря на все его идеологические и технические недостатки (не буду о них говорить), я очень люблю ЖЗ.

30 сентября ЖЗ сообщил, что обновления прекращены. Но эта заметка, как может показаться, вовсе не очередной призыв к спасению портала. Эта заметка о том, что в октябре 2018 года я вновь испытал потрясение, когда стал читать свежие публикации на персональных журнальных сайтах, а отчасти и на бумаге. («Новый мир» и «Иностранка» читались не в ЖЗ и раньше.) И это дало возможность вновь увидеть лицо (обложки и макет изданий, дизайн и фишки сайтов), а через него – отчетливее разглядеть и индивидуальный облик каждого журнала.

Конечно, есть ощущение, что с прекращением ЖЗ, как говорится, «закончилась эпоха». Кроме того, это аспект более общей темы кризиса толстожурнального формата. Но я далек от желания петь заупокойные плачи. Важная особенность нашего времени в том, что технологии не просто дают новые возможности, а становятся двигателями развития цивилизации и культуры. Появившийся в конце 1990-х, на заре Рунета, ЖЗ в тот момент был огромным культурно-технологическим прорывом. Мне представляется, что теперь, утратив возможность быть представленными в общей обойме, журналы получили шанс к персональному обновлению.

Прошлого нет – настоящее есть. На первый взгляд тезис несколько парадоксальный как с точки зрения формальной логики, так и со стороны простого восприятия человеком мира и себя-в-мире. Но используем его как руководство к размышлению и действию.

Что наблюдает критика в интеллектуальной прозе последних лет в плане отношений писателя с понятием времени? В 2000-х одним из главных жанров стала антиутопия. Войнович (роман «Москва 2042» написан еще в 1986-м, но в середине 2000-х приобрел новую актуальность), Волос, Славникова, Рубанов, Сорокин, Толстая… Общество искало новую идентичность, прозаики всматривались в современность («новые реалисты») и в грядущее (сатирики и постмодернисты). Но от пристального всматривания их лица превращались в маски отвращения и ужаса.

Страх перед будущим обернулся бегством в прошлое. На исходе 2010-х можно точно сказать, что одним из ведущих жанров прозы десятилетия стал исторический роман (в разных вариациях жанра). Кульминация – юбилейный 2017-й, в котором – а кто мог усомниться?! – крупнейшая премия присуждена книге Л. Данилкина о Ленине. Сработала наша страсть к юбилеям. Тренд шире: Алешковский, Варламов, Водолазкин, Гиголашвили, Шаров, Юзефович, Яхина etc. Даже бывшие «новые реалисты» Прилепин и Шаргунов обратились к сюжетам ХХ века.

Тренд движется в фарватере государственного и общественного внимания – прошлое России (а не будущее и даже не настоящее). Вспомним недавние медийные сюжеты из «сферы культуры»: памятники князю Владимиру и М. Калашникову, травля «Матильды» (чтобы уйти от серьезного разговора о 1917 годе на официальном уровне)…

В отличие от 1917-го, сейчас общество беременно своим прошлым, а не будущим. До тошноты, до токсикоза, до истерики, до депрессии. Неважно, чем романисты-«историографы» заняты в плане содержания – ревизионизмом, ура-патриотизмом, исповедальным интимизмом, бесстрастным документализмом… С точки зрения структуры они заняты все тем же, чем 30, 50, 80 лет назад: гос- и соцзаказом. И как светская власть не может и не хочет дать обществу внятный образ будущего, так и общество в лице писателей не может переехать из прошлого в настоящее.

Есть ли пути выхода из застоя? Как писателям выбраться из жизни, опрокинутой в прошлое? Как максимум – писать о мире и человеке вне времени (но эта задача почти невозможная для литературы). Как минимум – разглядеть, наконец, подлинные проблемы актуальной реальности-в-высшем-смысле. Например:

1. не человек, прикованный к галере истории, а человек в глобализирующемся мире, в бесконечном потоке ремодернизации;