Коллектив авторов - Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

Серьезную прозу уже давно не отличишь по виду. Ее издают под такими же веселенькими обложками, что и масслит. Один мой коллега-романист жаловался, что ему прислали из издательства (крупного и серьезного) вариант обложки с голой попой. Роман, кстати, был несколько о другом.

Как нас раздражали унылые коленкоровые обложки… Теперь вспоминаешь о них с легкой ностальгией.

Одноразовой стала литкритика, ужавшаяся до литжурналистики. Кто быстрее откликнется? Раз-два-три, побежали. Быстро прочесть – настрочить отклик – отложить – забыть. Если и вспомнить – через год-три-пять, то только для подведения «итогов десятилетия» или еще каких-нибудь итогов… Если так у литературных критиков – лучших, по определению, читателей, – что же требовать от остальных?

Соответственно, и премии – даже очень большие и очень серьезные – тоже работают по принципу: «Вжик-вжик-вжик-вжик… кто на новенького?» Честно отражают дух времени. Короткий список – длинный список – лавровый венок – фуршет. Лавровый венок, разумеется, тоже одноразовый; некоторые пробовали носить – рассыпается.

А поэзия… Поэзия – она вообще не для чтения и даже не для перечитывания. Она – по большому счету – для запоминания . Если читаешь стихотворение и не возникает желания запомнить хотя бы какую-то его часть, хотя бы строчку, то, значит, или в тебе, или в стихотворении что-то не то.

Стихи требуют еще более долгосрочного и интимного отношения к себе, чем даже очень серьезная проза.

(Заучивание фрагментов прозы, упомянутое Скворцовым, это скорее исключение; а вот для поэзии – норма.)

Поэтому и «долгое эхо» у поэзии – дольше.

Но как раз именно это и вступает в наиболее серьезное противоречие с эпохой одноразовых вещей. Которая если и допускает стихи, то мелькнувшие в соцсетях, торопливо «облайканные» и там же, в соцсетях, исчезнувшие. Стих как быстрый выкрик. Даже не выкрик, а бульк. Бульк с лайками. Фактически неслышный и неразличимый среди тысяч подобных.

Надежда все же остается.

«Бытие определяет сознание любого человека… только до того момента, когда сознание сформировывается. Впоследствии именно сформировавшееся сознание начинает определять бытие» (Бродский).

Возможно, и наше сознание со временем выработает иммунитет к этой всезатопляющей одноразовости. Но пока этого не заметно.

«„Упадничество“ как жанр и как сюжет литературы 2010-х» – наверное, так бы я сформулировал тему, если бы писал статью. Об этом давно пора говорить, осмыслять, это ведь не только литература – это еще и преобладающее настроение эпохи (еще недавно наравне с ура-патриотизмом). Или хуже – черта сознания, ведь о том, что что-нибудь где-нибудь плохо, причем явно стало хуже, чем было вчера – в стране, в культуре и т. д., – мы говорим постоянно. С возрастом, естественно, картина усугубляется. По словам ученых, это вообще свойство мозга – фиксация на отрицательном опыте, которая формирует соответствующее ожидание, дескать, предкам помогало выживать. В итоге забавно, что то, что было необходимо для жизни, сегодня превращает литературу в некрополь, населенный отчаявшимися ревенантами.

Мысли о гибели литературы и конце искусства, конечно, не новые. Вспомнить хотя бы «Умирание искусства» Владимира Вейдле, изданное в 1937 году в Париже, в эмиграции. Казалось бы, время достаточно яркое для искусства – тогда же Пикассо пишет «Гернику». Сомерсет Моэм закончил «Театр». Это время Бунина, Ахматовой, Пастернака, Булгакова, Кандинского и Рахманинова и других. Все это имена, названные наобум. Литература и искусство, однако, живы, а Вейдле давно нет.

Что касается 2010-х, то «упадничество» – не выдумка, это вовсе не игра воображения, а самому дискурсу уже лет двадцать, если не больше. В среде толстых журналов говорят о гибели журналов и об угрозе Интернета все это время, однако умирать по-настоящему «толстяки» начали лишь сейчас – то есть двадцать лет они только готовились; или все-таки были попытки предотвратить катастрофу? Что и говорить, Рунету четверть века, а «Звезда» и «Октябрь» так и не обзавелись сайтами.

Кто-то сказал, что критика умрет последней и поэтому сможет констатировать смерть литературы.

Главные крики раздаются со стороны критиков. Кончилась поэзия! Кончилась драматургия! Кончилось кино! И даже критика сама! Роман Сенчин пишет о том, что обмельчали и перевелись критики [184] Р. Сенчин. О критике – куда она делась? / Легкая кавалерия. 2019. № 1 // Вопросы литературы. URL: https://voplit.ru/ column-post/roman-senchin/. , затем о том, как плохо в драматургии [185] Р. Сенчин. Драма драматургии // Известия. 2019. 27 февраля. , наконец – о гибели художественной литературы [186] Р. Сенчин. Проза в жизни // Известия. 2019. 19 апреля. . Все это только за этого года. Не знаю, насколько много Сенчину удается читать (тут бы «Фейсбук» осилить), однако давно заметил, что по факту самые читающие критики и самые позитивно мыслящие, такие, как Ольга Балла, Анна Жучкова или Валерия Пустовая. Кажется, что книгу еще не выпустили или даже она еще не закончена, а они ее уже прочли всю и написали статьи.

Не является ли в таком случае «упадничество» признаком отставания или потери реального интереса, своеобразной литературной фрустрацией или формой пресыщенности и способом маскировки всего перечисленного?

Этот вопрос я задаю и самому себе, чего греха таить, ведь я тоже склонен к «упадничеству» – в отношении к поэзии.

Однако критиковать без позитивной программы безответственно. С другой стороны, мы забываем о разнице между словами и поступками, а также об экзистенциальной силе наших слов и мыслей. У писателей эта сила особенная. Скажу банальность, но в литературе все так плохо может быть только потому, что мы так думаем и говорим. Как только придут те, кто думает и говорит иначе (соответственно, и делает), ситуация тут же изменится в противоположную сторону. В этом отчасти я смог убедиться на одном из вечеров «Живых поэтов», который проходил с размахом рок-концерта – в полутьме, с прожекторами, пивом и толпой, в то время как это была презентация антологии современной поэзии, причем крайне хаотичной по содержанию, но зато оформленной по последнему слову пошлости.

И все-таки одно соображение по поводу внешних причин.

В 1973 году социальные психологи Джон Дарли и Дэниел Бэтсон провели эксперимент, установив прямую зависимость между моралью и временем: «Спешка снижает уровень отзывчивости… нравственные ценности становятся роскошью, по мере того как возрастает скорость повседневной жизни» [187] From Jerusalem to Jerico: A study of situational and dispositional variables in helping behavior. Reading About the Social Animal. NY.: Freeman, 1995. (Пер. с англ. Ю. Пиминовой.) – вот главный вывод, ими сделанный.